Теперь я видел все — в том числе слезы на глазах Виталия Кличко. И
повинен в его слезах был мой родной язык, на котором я пишу и этот
текст. Леонид Бершидский для Snob.ru
Почему за украинский язык стоит драться
Теперь я видел все — в том числе слезы на глазах Виталия Кличко. И повинен в его слезах был мой родной язык, на котором я пишу и этот текст.
Предысторию можно излагать, например, начиная с 3 июля. Тогда выйдет так. Фракция правящей Партии регионов в украинской Верховной Раде неожиданно, не предупредив оппозиционеров, да к тому же в отсутствие спикера, вынесла на голосование во втором чтении законопроект, вводящий в стране, кроме государственного, так называемые региональные языки. В регионах, где более чем у 10% населения родной язык не украинский, на языке этих 10% можно будет учиться в любой школе, заполнять официальные документы, даже писать свою фамилию в паспорте (рядом с украинским написанием). Если закон «Про засади державної мовної політики» будет окончательно принят, в 13 из 27 украинских областей можно будет пользоваться русским, игнорируя государственный язык — по-прежнему официально единственный. И это, с точки зрения оппозиции, настоящая засада. То, что кроме русского статус региональных языков получат венгерский, идиш и крымско-татарский, волнует оппозиционеров несколько меньше.
Результаты голосования — драка в Раде и еще одна, с участием местных «космонавтов» из «Беркута», — под стенами «Украинского дома», бывшего киевского музея Ленина, где оппозиционеры всю ночь на 4 июля протестовали против закона. Слезоточивый газ, вытирающий слезы футболкой Кличко, парламентский кризис с отставкой спикера Рады и одного из его замов.
Неправильно. Рост безработицы, скажем, на четыре процентных пункта — это кошмар. Но я уверен, что если он будет отмечен, киевские побратимы наших «белоленточников» не станут митинговать ночами и драться с «беркутами». А из-за языка — митингуют и дерутся. Глядя из России, можно подумать, что это делают какие-то чокнутые бандеровцы, украинские ультранационалисты, которым и Гитлер приятель лишь потому, что не москаль. Такие, да, тоже есть. Но среди митингующих был, к примеру, пуштун по национальности, уроженец Кабула Мустафа Найем — боевой журналист-расследователь и телезвезда. Был и Кличко, родившийся в Киргизии в семье военного и исходно русскоязычный. Ночью он уговаривал «беркутов» не бить толпу, чтоб не пришлось ему звать на помощь брата Владимира, — на украинском.
Этот язык Кличко выучил (он еще говорит на немецком и английском). Не то чтобы в совершенстве, — к его украинскому у пуристов есть претензии. Но чемпион, а заодно лидер одной из партий, имеющих шансы пройти в парламент на следующих выборах, уверен: у этой страны должен быть только один государственный язык.
Все 20 лет независимости Украина управляется ни шатко ни валко. Чтобы научить украинскому население Крыма или, скажем, Одессы, власти пришлось бы потратиться — и просто постараться. Но власть здесь категорически не старается — ни как-то наладить жизнь, ни даже собрать налоги. Ей удалось лишь приучить украинок ловко передвигаться на пятнадцатисантиметровых шпильках по тротуарам, ямы в которых напоминают воронки от бомб. Но украинки этого очень хотели, и все вышло естественно, без особых усилий со стороны чиновников.
Найем, Кличко и другие противники «региональных языков» живут, однако, надеждой, что рано или поздно в стране будет старательная власть, и продержится она достаточно долго, чтобы на украинском заговорило большинство.
Зачем это нужно? Чтобы украинцы чувствовали себя полноценной нацией. Хорошо, а зачем для этого украинский? Вон, говорят же американцы по-английски, — что ж они, неполноценные?
Тут коротким ответом не отделаешься. Потому что историю про слезы Кличко можно начинать не с 3 июля 2012 года, а, скажем, с 1720-го, когда Петр I повелел запретить книгопечатание на украинском языке.
В отличие от современного иврита, который израильтяне, по сути, изобретали заново, чтобы не использовать в своей свободной стране язык гетто, идиш, — украинский прожил долгую, естественную и несчастливую жизнь. Его запрещали поляки и русские, к его сохранению почти никто не прилагал специальных усилий, он рос как трава — в отличие от почти всех остальных европейских языков. Теперь украинская речь в большинстве здешних городов — на самом деле суржик, смесь разных языков и влияний. Но украинский — живой язык, на котором существует пронзительная поэзия (которую, кстати, может оценить и русский: вот, например) и серьезная проза. Я зарабатываю на жизнь сочинением текстов на русском и английском и могу, наверное, считаться профессиональным пользователем языков; для меня ценность украинского, его красота, нежность, особость — очевидны. Если Украина не сможет сохранить, подлечить, развить этот свой язык, грош ей цена как стране. Иначе говоря, язык — это проект, успех или неудача которого ярче всего покажет, состоялось ли здесь отдельное государство.
Зачем это нужно? Чтобы украинцы чувствовали себя полноценной нацией. Хорошо, а зачем для этого украинский? Вон, говорят же американцы по-английски, — что ж они, неполноценные?
Тут коротким ответом не отделаешься. Потому что историю про слезы Кличко можно начинать не с 3 июля 2012 года, а, скажем, с 1720-го, когда Петр I повелел запретить книгопечатание на украинском языке.
В отличие от современного иврита, который израильтяне, по сути, изобретали заново, чтобы не использовать в своей свободной стране язык гетто, идиш, — украинский прожил долгую, естественную и несчастливую жизнь. Его запрещали поляки и русские, к его сохранению почти никто не прилагал специальных усилий, он рос как трава — в отличие от почти всех остальных европейских языков. Теперь украинская речь в большинстве здешних городов — на самом деле суржик, смесь разных языков и влияний. Но украинский — живой язык, на котором существует пронзительная поэзия (которую, кстати, может оценить и русский: вот, например) и серьезная проза. Я зарабатываю на жизнь сочинением текстов на русском и английском и могу, наверное, считаться профессиональным пользователем языков; для меня ценность украинского, его красота, нежность, особость — очевидны. Если Украина не сможет сохранить, подлечить, развить этот свой язык, грош ей цена как стране. Иначе говоря, язык — это проект, успех или неудача которого ярче всего покажет, состоялось ли здесь отдельное государство.
А между тем, если русский получит равные с украинским права, он сожрет соседа, как более сильный, более развитый, более удобный. В него-то как раз, как в государственный язык двух империй, вкладывают силы и средства давно и целенаправленно.
Сейчас многие в Киеве говорят, что политики используют «языковой вопрос», чтобы отвлечь народ от того, что по-настоящему важно. От состояния экономики или там судебной системы. Но это, по-моему, близорукий взгляд на вещи. Попытайтесь представить себе Россию без единого языка. Москву, говорящую по-английски, Питер, приучившийся к финским дифтонгам, китайскоязычный Владивосток. Что удержит вместе людей, живущих на этих больших территориях? Зачем им будет нужна общая экономика или судебная система? И сейчас-то не всегда понятно, почему мы вместе, — а без языка впору было бы распускать федерацию.
В общем, я понимаю, за что Кличко наглотался слезоточивого газа. И хотя мне на русском удобнее, я с ним согласен.
Сейчас многие в Киеве говорят, что политики используют «языковой вопрос», чтобы отвлечь народ от того, что по-настоящему важно. От состояния экономики или там судебной системы. Но это, по-моему, близорукий взгляд на вещи. Попытайтесь представить себе Россию без единого языка. Москву, говорящую по-английски, Питер, приучившийся к финским дифтонгам, китайскоязычный Владивосток. Что удержит вместе людей, живущих на этих больших территориях? Зачем им будет нужна общая экономика или судебная система? И сейчас-то не всегда понятно, почему мы вместе, — а без языка впору было бы распускать федерацию.
В общем, я понимаю, за что Кличко наглотался слезоточивого газа. И хотя мне на русском удобнее, я с ним согласен.
Леонид Бершидский
http://www.snob.ru/selected/entry/50538
Комментариев нет:
Отправить комментарий