Известный вольнодумец размышляет о душе, над ее взаимосвязью с жизнью, ощущением, мыслью, материей…" с той же отвагой, с какой делали это столькие философы, ничего в этом не смыслившие". Вольтер «Метафизический трактат» (фрагмент).
Вольтер «Метафизический трактат» (фрагмент)
Глава IV
ИМЕЕТ ЛИ ЧЕЛОВЕК ДУШУ И ЧТО ОНА МОЖЕТ СОБОЙ ПРЕДСТАВЛЯТЬ
Мы уверены в том, что мы - материя, что мы чувствуем и мыслим, мы убеждены в существовании Бога, творением которого мы являемся, благодаря доводам, против которых наш ум не способен восстать. Мы дока- зали самим себе, что Бог этот сотворил все то, что существует. Мы убедились, что для нас немыслимо - и должно быть немыслимым - понять, каким способом дал он нам существование. Но можем ли мы познать то, что в нас мыслит? Что это за способность, дарованная нам Богом? Чувствует ли и думает ли материя? Или это совершает имматериальная субстанция? Одним словом, что это такое - душа? Именно здесь, более чем где-либо, мне необходимо перевоплотиться в мыслящее существо, спустившееся сюда с другой планеты, не питающее никаких земных предрассудков и обладающее той же восприимчивостью, что я; при этом я вовсе не должен быть тем, что именуют человеком, и должен судить о человеке не предвзято.
Если бы я был высшим существом, коему Творец открыл свои тайны, я тотчас же, увидев человека, сказал бы, что это за существо; я определил бы его душу и все его способности познания причин с той же отвагой, с какой делали это столькие философы, ничего в этом не смыслившие; однако, признавая свое неведение и испытав слабость своего разума, я могу лишь воспользоваться средством анализа, являющегося посохом, данным природой слепым: я исследую всё по частям, а затем уже смотрю, могу ли я судить о целом. Итак, я предполагаю, что прибыл в Африку и оказался в окружении негров, готтентотов и иных одушевленных существ. Прежде всего я замечаю, что жизненные органы у них всех одинаковы и все телесные отправления основаны на одних и тех же жизненных принципах; на мой взгляд, всем им свойственны одни и те же желания, страсти, потребности; каждый из них выражает эти потребности на своем языке.
Первым я постигаю язык животных - иначе и быть не может: звуки, с помощью которых они объясняются, вовсе не кажутся мне произвольными, наоборот, это живые признаки их страстей; признаки эти несут на себе следы того, что они выражают: лай собаки, требующей еды, в соединении со всем ее поведением имеет явное отношение к своему объекту; я тотчас же отличаю его от лая и движений, с помощью которых она ласкает другую собаку, или от тех звуков и движений, с которыми она охотится либо жалуется на что-то; я различаю также, выражает ли ее жалоба тоску одиночества, или боль от раны, или, наконец, любовное нетерпение. Таким образом, приложив немного внимания, я начинаю понимать язык всех зверей; они умеют выражать все свои чувства; возможно, это не относится к их идеям; но, поскольку представляется, что природа дала им лишь немного идей, мне кажется также естественным, что они получили ограниченный способ выражения, соответствующий их восприятиям.
Какое отличие от этого встречаю я у существ с черной кожей? Что могу я у них приметить, кроме нескольких идей, да еще нескольких комбинаций [этих идей] в мозгу, выражаемых с помощью иначе артикулированной речи? Чем больше я изучаю все названные существа, тем более укрепляюсь в мысли, что это различные виды одного и того же рода; всем им свойственна восхитительная способность удерживать в памяти идеи; у всех бывают сны и во время сна слабые отображения идей, полученных в пору бодрствования; их способность мыслить и чувствовать возрастает вместе с ростом их органов чувств и угасает с ними же вместе, а затем погибает; если пустить кровь обезьяне и негру, тот и другая немедленно впадут в состояние истощения, мешающее им меня узнавать; вскоре после этого их внешние чувства перестают действовать и они, на конец, умирают.
Я задаюсь, далее, вопросом, что дало им жизнь, ощущение, мысль? Это творение не их рук и не материи, как я уже себе доказал, следовательно, способность чувствовать и иметь идеи различных степеней, соответствующих их органам чувств, дал всем этим телам Бог, - несомненно, именно такая мысль первой приходит мне в голову.
Наконец, я вижу людей, кажущихся мне стоящими на более высокой ступени, чем эти негры, подобно тому как негры выше обезьян, а обезьяны - устриц и других существ такого же вида.
Философы мне твердят: не заблуждайтесь на этот счет, человек совершенно отличен от других одушевленных существ; он обладает духовной и бессмертной душой, ведь (заметьте себе хорошенько!) если мысль - сложная материя, она непременно должна обладать теми же свойствами, как и то, из чего она образовалась: она должна быть делима, способна к движению и т.д. Но мысль совсем неспособна дробиться, значит, она вовсе не есть сложная материя; у нее нет частей, она проста, бессмертна, она - творение и образ Бога. Выслушав этих наставников, я отвечаю им, сомневаясь в себе самом, но и не доверяя им: если душа человека такова, как вы утверждаете, я должен считать, что вот эта собака и этот крот обладают совершенно такой же душой. Они меня клятвенно заверяют, что это не так. Я спрашиваю у них, какую разницу они усматривают между собакой и самими собой. Одни отвечают мне, что собака - это субстанциальная форма; вторые говорят: не
верьте этому, субстанциальные формы - химера; собака - машина, подобная механическому вертелу, и ничего больше. Я снова спрашиваю у изобретателей субстанциальных форм, что именно понимают они под этим словом, и, поскольку в ответ слышу одну только галиматью, я опять обращаюсь к авторам механического вертела и им говорю: если животные эти - все лишь машины, то вы в сравнении с ними, несомненно, являетесь тем же, чем часы с репетицией являются в сравнении с вертелом, о коем вы твердите; иначе говоря, если вы имеете честь обладать духовной душой, животные также обладают ею, ибо они ничем от вас не отличаются, имея те же самые органы чувств, с помощью которых вы получаете ощущения; и если эти органы не служат им для той же самой цели, Бог, снабдив их ими, произвел бы напрасный труд; однако, по вашему собственному утверждению, Бог ничего не предпринимает вотще. Выбирайте же: либо вы должны признать духовную душу за блохой, земляным червем и клещом, либо вы должны быть такими же автоматами, как они. И господа эти могут мне отвечать лишь догадкой, что пружины животных, кажущиеся органами их чувств, необходимы для их жизни и являются всего лишь их жизненными пружинами; однако ответ этот - только предположение, не основанное на рассуждении.
Несомненно, для того чтобы жить, нет нужды ни в носе, ни в ушах, ни в глазах. Существуют животные, совсем не имеющие этих органов чувств, и тем не менее они живут; значит, эти органы чувств даны только для чувствования; значит, животные чувствуют так же, как и мы; и значит, лишь в силу избытка смешного тщеславия люди могут приписывать себе душу иного рода, чем та, что одушевляет скот. До сих пор ясно; ни философы, ни я - мы не знаем, что такое душа; я доказал себе только, что это - нечто общее для живого существа, именуемого человеком, и для того, которого мы называем зверем. Посмотрим, является ли эта способность, общая для всех упомянутых одушевленных существ, материей или же нет.
Невозможно, говорят мне, чтобы материя мыслила. Однако я не усматриваю такой невозможности. Если бы мысль была сложной материей, как они это толкуют, я бы признал, что она должна быть протяженна и делима; но если мысль - атрибут Бога, дарованный им материи, я не усматриваю необходимости в том, чтобы атрибут этот был протяжен и делим, ибо я вижу, что Бог сообщил материи и другие свойства, не имеющие ни протяженности, ни делимости: к примеру, движение или тяготение, действующее без посредствующих тел (причем действует оно прямо пропорционально массе, а не площади поверхностей и обратно пропорционально квадрату расстояния между телами), является доказанным реальным качеством, хотя причина его столь же сокрыта от нас, как и причина мышления.
Одним словом, свое суждение я могу вынести лишь на основе того, что вижу и что представляется мне наиболее вероятным; я вижу: всюду в природе одинаковые действия предполагают одинаковую причину. Итак, я решаю, что одна и та же причина действует в человеке и в животных в соответствии с тем, каковы их органы чувств; и я считаю, что принцип этот, общий для людей и зверей, есть атрибут, приданный Богом материи. Ведь если бы то, что именуют душой, было отдельным существом, я должен был бы - независимо от того, какова природа этого существа - верить, будто его сущность есть мысль, ибо в противном случае я не имел бы ни малейшего представления относительно этой субстанции. Таким образом, все те, кто допускает имматериальную душу, вынуждены утверждать, будто душа эта постоянно мыслит; но взываю здесь к совести всех людей: мыслят ли они непрестанно? Мыслят ли они во время полного и глубокого сна? Имеют ли живые существа в каждый данный момент идеи? Много ли идей у человека, потерявшего сознание, т.е. находящегося в состоянии, реально соответствующем мимолетной смерти. Если душа не мыслит постоянно, абсурдно приписывать человеку субстанцию, сущность которой - мышление. Какой же вывод можем мы из этого сделать, если не тот, что Бог устроил тело для мышления точно
так же, как он устроил его для еды и переваривания пищи? Обращаясь к истории рода человеческого, я узнаю, что люди долгое время имели на этот счет то же самое мнение, что и я. Я читаю древнейшую книгу из существующих в мире, сохраненную народом, считающим себя самым древним; эта книга мне подтверждает, что Бог, по-видимому, мыслил так же, как я; она сообщает мне, что некогда он даровал евреям законы, более детальные, чем когда-либо имела какая-то нация; он удостоил предписать им даже, как они должны оправляться в отхожем месте, но ни слова не сказал им об их душе; он говорит им только о временных карах и возданиях: это доказывает, что автор данной книги не жил среди народа, верившего в духовность и бессмертие души.
Правда, мне говорят, что через две тысячи лет Бог явился людям, чтобы поведать им об их бессмертной душе; но я - человек, явившийся из иной сферы, - не могу не поразиться той небрежности, которую пытаются приписать Богу. Разуму моему кажется странным, что Бог дал человеку возможность противоречивых мнений; однако, если это момент откровения, в котором мой разум не различает ни зги, я умолкаю и благоговею в молчании. Не мое дело исследовать то, что дано в откровении; я лишь замечаю, что эти богооткровенные книги вовсе не пишут о том, что душа духовна; они гласят только, что она бессмертна. Мне совсем не трудно в это поверить, ибо для Бога представляется столь же возможным устроить ее сохранной (какой бы природы она ни была), сколь и подверженной разрушению. Бог этот, в чьей власти по своему усмотрению сохранить или уничтожить движение тела, без сомнения, может продлить навсегда способность к мышлению у части этого тела; если он действительно сказал нам, что часть эта бессмертна, необходимо в это уверовать.
Однако из чего сделана эта душа? Вот что высшее существо не сочло уместным сообщить людям. Итак, предоставленный в этих исследованиях одному лишь своему разуму, жажде что-то познать и своему чистосердечию, я искренне ищу то, что мой разум может открыть мне сам по себе; я испытываю его силы не для того, чтобы счесть его способным вынести на себе весь этот тяжкий груз, но для того, чтобы укрепить его таким упражнением и понять, как далеко простирается его власть. Итак, всегда готовый отступиться в миг, когда откровение воздвигнет предо мной свои барьеры, я продолжаю свои размышления и догадки исключительно как философ вплоть до момента, когда мой разум больше не сможет идти вперед.
Глава VI
БЕССМЕРТНО ЛИ ТО, ЧТО ИМЕНУЕТСЯ ДУШОЙ?
Здесь не место исследовать, действительно ли Бог дал нам откровение относительно бессмертия души. Я по-прежнему воображаю себя философом иного мира, выносящим суждение лишь с помощью своего разума. Разум этот сообщил мне, что все идеи людей и животных приходят к ним через посредство органов чувств; и я признаюсь, что не могу удержаться от смеха, когда мне говорят, будто люди могут иметь идеи и тогда, когда у них уже нет этих органов.
Когда человек теряет нос, этот нос не более является его частью, чем полярная звезда. Когда он теряет все свои части и не является более человеком, не будет ли несколько странным утверждать, будто у него остается следствие всего того, что он потерял? В этом случае я предпочел бы уж говорить, будто он пьет и ест после смерти, чем говорить, что после нее у него остаются идеи; первое заявление будет не более непоследовательным, чем это последнее, и, несомненно, должно было пройти много веков, прежде чем люди отважились на столь поразительное предположение. Еще раз, я отлично знаю: если Бог связал способность иметь идеи с определенной частью мозга, он смог сделать сохранной эту часть мозга вместе с ее способностью; ибо сохранить эту способность без части мозга, которой она присуща, столь же немыслимо, как сохранить смех человека или пение птицы после смерти этого человека и этой птицы. Бог мог также дать человеку и животным простую имматериальную душу и сохранить ее независимо от тела. Это столь же возможно для него, как создать на миллион миров больше, чем он создал, или дать человеку два носа и четыре руки, крылья и когти; однако, чтобы поверить, будто он действительно осуществил все эти вполне возможные вещи, надо, мне кажется, их увидеть.
И поскольку никоим образом нельзя усмотреть, будто сознание, ощущение человека - бессмертная вещь, кто докажет мне, что оно именно таково? Как! Я, не имеющий никакого понятия относительно природы этой вещи, стану утверждать, будто она вечна! Я, которому хорошо известно, что некогда человека не было, буду настаивать, будто в нем есть часть, вечная по своей природе! И в то время как я откажу в бессмертии всему тому, что одушевляет собаку, попугая, дрозда, я припишу его человеку на том лишь основании, что человек его жаждет!
Было бы, конечно, весьма приятно пережить самих себя, сохранить навечно лучшую из частей своего существа при распадении остальной части, на вечные времена остаться со своими друзьями и т.д. Химера эта (если рассматривать ее лишь в качестве таковой) была бы утешительной среди реальных несчастий. Вот почему, возможно, и была некогда изобретена система метемпсихоза; но содержится ли в этой системе больше правдоподобия, чем в "Тысяче и одной ночи"? И не является ли она плодом живого и нелепого воображения большинства восточных философов? Однако я предполагаю, вопреки всякому вероятию, что Бог сохраняет после смерти человека то, что именуют его душой, а животное он лишает в этом случае души в порядке обычного разрушения всех вещей, и я спрашиваю: что человек от этого выиграет? А именно, что общего у духа Жака с Жаком, который умер?
Личность Жака образуют и делают Жака самим собой, тем самым, каким он был вчера в своих собственных глазах, воспоминания о его вчерашних идеях и то, что в своем сознании он объединяет свое вчерашнее существование с нынешним; ибо, если бы он полностью потерял память, его былое существование стало бы ему столь же чуждо, как существование другого человека; он больше не будет вчерашним Жаком, той же самой личностью, какой не являлись ни Цезарь, ни Сократ. Итак, я предполагаю, что во время своей последней болезни Жак совершенно потерял память и, таким образом, умирает не тем Жаком, каким он жил: возвратит ли Бог его душе утраченную им память? Создаст ли он заново те идеи, коих больше не существует? И не будет ли это в таком случае совсем новый человек, столь же отличный от прежнего, сколь индиец отличен от европейца?
Но могут также сказать, что после полной потери Жаком своей памяти незадолго до смерти душа его сможет ее себе вернуть, подобно тому, как память возвращается после потери сознания или бреда; ведь человек, полностью потерявший память во время тяжелой болезни, не перестает быть тем же самым человеком, если к нему возвращается память: значит, душа Жака, если таковая у него есть и если по воле Создателя, как это предполагают, она бессмертна, может вернуть себе память после его смерти совершенно так же, как она возвращает ее себе после потери сознания в течение жизни; итак, Жак останется тем же человеком.
Эти сомнения вполне заслуживают того, чтобы быть предложенными, и тот, кто найдет верный способ решить уравнение с этим неизвестным, покажет себя, я полагаю, способным человеком.
Дальше я в эти дебри забираться не стану; я останавливаюсь там, где мне уже не хватает света моего разума; с меня довольно и того, что я вижу, как далеко я могу зайти. Я вовсе не утверждаю, будто располагаю доказательствами, опровергающими духовность и бессмертие души; однако все вероятности - против них; при этом равно неправильно и безрассудно требовать доказательств в исследовании, допускающем только догадки.
Необходимо лишь предупредить тех, чьи умы склонны верить, будто смертность души противоречит общественному благу, и напомнить им, что древние иудеи, чьими законами они восхищаются, считали душу материальной и смертной, не говоря уже о великих школах философов, стоивших всех иудеев, вместе взятых, и бывших весьма достойными людьми...
Комментариев нет:
Отправить комментарий