Джон Милбанк, Адриан ПабстСтрах и ненависть масс к «элитам» повсюду окрасили повестку дня. И прежде не было любимых массами нобилей. Но сегодня заметен отказ обществ признавать политику, диктуемую «в их же интересах». Повестка истеблишмента отвергается как фальшивка, а стабильные режимы шатаются. Особенно драматично второе "восстание масс" протекает на Ближнем Востоке. В России антиэлитные настроения и антиэлитная риторика рождает все новых и новых кумиров масс, самым ярким из которых стал популярный блогер и политик Алексей Навальный. О конфликтных взаимоотношениях элит и масс в современном мире «Русский журнал» побеседовал с Джоном Милбанком, одним из крупнейших теологов современности, и Адрианом Пабстом, профессором политологии Кентского университета (Великобритания), представителем интеллектуального движения «красных тори».
Русский журнал:Насколько конфликтны отношения «элит» и «масс» в странах Запада? Насколько глубок раскол между этими двумя группами? Можно ли говорить о том, что сегодня происходит рост антиэлитных настроений, о чем, например, свидетельствует рост популярности движения «Чаепитие» в США?
Джон Милбанк, Адриан Пабст: Раскол между элитами и массами – эндемическое и, вероятно, неизбывное свойство различных культур и обществ. Особенность того раскола, который на Западе все больше углубляется, состоит в том, что он ставит под сомнение обещание либеральной рыночной демократии отдать власть и богатство многим, а не избранным единицам. Напротив, мы видим усиливающуюся централизацию власти и концентрацию богатства. Глобализация вполне могла бы уничтожить привязанность к определенному месту и запустить процесс массовых переселений, способный разрушить нацию, но пока она работает на благо исполнительной ветви власти в ущерб законодательной и судебной ее ветвям. Правительства вступают в сговор с транснациональными корпорациями в рамках глобальных структур власти, которые включают такие организации, как МВФ, Всемирный Банк и ВТО, а также новый международный судебный корпус. За последние тридцать пять лет доминирующая экономическая модель не только усугубила неравенство активов и доходов, но также оказала существенное давление на реальные заработные платы среднего и рабочего класса, ставя представителей этих классов в зависимость либо от государственного соцобеспечения, либо от кредитных лимитов, выдаваемых глобальными банковскими конгломератами. Кроме того, консенсус вокруг социального и экономического либерализма подорвал культуры, ориентировавшиеся на социальные связи, взаимовыручка и солидарность.
Отсюда возникло ощущение, будто бы элиты пекутся лишь о собственных интересах. Во многих странах западного мира все меньше людей приходит на избирательные участки, вступает в политические партии и участвует в политической деятельности. Это говорит о том, что у населения усиливается ощущение отдаленности от правящих классов. Движение «Чаепитие» – всего лишь одно из проявлений этого ощущения. Важно заметить, что в самом этом движении есть немало активистов, которые выступают и против правительства, и против крупного бизнеса, то есть против транснациональных корпораций, во времена президентства Ричарда Никсона вытеснивших с рынка при попустительстве и одобрении федерального правительства независимые семейные фирмы, а также малые и средние предприятия. В связи с этим от некоторых тревог, озвученных представителями движения «Чаепитие», нельзя отмахнуться как от реакционных или фанатичных, даже несмотря на то, что движение в целом испытывает почти анархическую неприязнь к правительству и склонно выступать за отмену ограничений, накладываемых на финансовую и коммерческую деятельность. Их диагноз начинается с верного предположения, но затем достаточно сильно искажается под действием американского мифа о первых переселенцах, прославляющего идею свободы от государства.
РЖ: Какими именно словами можно описать отношения масс и элит – это недоверие, взаимная ненависть, безразличие, взаимопонимание и т.д.?
Дж.М., А.П.: В целом, нет единого слова, который бы подошел для описания отношения масс и элит. Пожалуй, среди масс превалирует ощущение, что их предали, отстранили, их постигло глубочайшее разочарование в нынешнем политическом и экономическом устройстве.
Количество членов партий сокращается, явка на избирательных участках падает. Значит, политика уже не может больше считаться по-настоящему представительной и подлинно демократической. Не приходится удивляться тому, что растущая пропасть между элитами и массами порождает популистские движения. Вместо того, чтобы откликаться на вполне законную обеспокоенность, некоторые правительства берут на вооружение некоторые элементы популизма, например, ксенофобию – вспомните некрасивую историю с представителями цыган, которых французское правительство отправила в Румынию. Другие правительства – включая итальянское и венгерское – реагируют авторитарными мерами, что лишь подстегивает негативную реакцию населения.
На формирующихся рынках и в ряде развивающихся странах, государственный капитализм и политический авторитаризм вбирают в себя худшие черты государственного коллективизма и рыночного индивидуализма. В краткосрочной перспективе плоды экономического роста могут частично компенсировать последствия растущей социальной раздробленности, однако дальнейшая поляризация общества вполне способна привести к политическому конфликту.
РЖ: Кто является основным носителем антиэлитных настроений – средний класс, обездоленные массы? Какие факторы способствуют росту подобных настроений, а какие – наоборот их снижению?
Дж.М., А.П.: На данном этапе истории представляется, что средний и рабочий классы все больше сближаются в своем противостоянии правящим элитам. И тот, и другой выбиваются из сил, чтобы свести концы с концами, у обоих возникает ощущение, что такие базовые ценности, как чувство долга и взаимная ответственность чужды современным элитам.
Важно отметить, что социальные классы все больше фрагментируются и смещаются. Отчасти это вызвано способностью капитализма превращать все и вся в товар и секулярной либеральной демократией. Оба процесса разрушают аутентичные отношения и сводят социальные узы к номинальным связям, основанным на конституционно-юридических правах или же на экономико-договорных связях. В своей доминирующей конфигурации как капитализм, так и демократия абстрагируются от семейных уз, традиций и привязанности к месту, заменяя при этом участие в политике на «общество спектакля» (по выражению Ги Дебора).
Если продолжить мысль Ги Дебора, а также Жана Бодрийяра, то можно отметить следующее: в настоящий момент мы сталкиваемся с двойным «спектаклем». Капитализм свободного рынка — это спектакль абстрактных, фетишизированных, идеализированных товаров, которые замещают каждодневную рыночную экономию инвестиций в производство и символических смыслов. Секулярная либеральная представительная демократия — это спектакль массового представления общественного мнения и желаний массам в виде бесконечного тождественного повторения, уравнивающего то, чем общество является, с тем, каким ему следует быть. В результате представительная демократия сводится к зрелищному кругу, когда вместо отражения мнения масс, процесс голосования превращается в попытку распознать массовую моду — под манипулятивным влиянием тех, кто это общественное мнение формирует.
РЖ:Есть ли в обществе слои, на которые элита всегда может опереться или же современные элиты стали транснациональными – они могут найти опору лишь в элитах других стран? Как можно охарактеризовать отношение элит к массам?
Дж.М., А.П.: Отношение элиты к массам – это нарастающее презрение и почти полное отчуждение. Презрение некоторых членов правящих элит западных странах к простым гражданам и их жизни связано по большому счету с тем, что политика из призвания превратилась в профессию, она стала карьерой, сулящей большие доходы. Например, в 1994 году в Палате Представителей США впервые за всю ее историю оказалось больше людей с дипломами в области бизнеса и финансов, чем в области права и политики. Кроме того, большинство имело опыт работы в крупных корпорациях. Все это способствовало образованию нового класса политиков, лишенных чувства солидарности или представлений о профессиональной этике. Такие понятия как добродетель и склад характера уступили место понятиям технократии и менеджериализма.
В Соединенном Королевстве ситуация не сильно отлична. Большинство в Палате общин (нижней палате Парламента) всю жизнь работало только в политических партиях. Типичная карьера примерно такова: вступить в политическую партию в университете, а затем пойти работать референтом в штаб-квартире партии в Вестминстере. Дальше будет должность специального советника какого-нибудь министра. А после – прямая дорожка к гарантированному креслу в Палате общин. Именно такой путь проделал премьер-министр Дэвид Кэмерон и лидер оппозиционной либеральной партии Эд Милибэнд.
Судя по всему, партнеры элитам не нужны, поскольку они всецело держат бразды правления в своих руках, а оппозиция раздроблена, случайна и определенного направления для действий пока не выбрала. Отношение элиты к массам – это нарастающее презрение и почти полное отчуждение. Тем не менее, арабские революции, происходящие сегодня, можно считать предзнаменованием более широких волн недовольства. На Западе самым вероятным источником будущих волнений станет, скорее всего, именно средний класс, протестующий против своего вытеснения из процесса распределении богатств и власти.
Общее субъективное восприятие элиты как все более обособленной и коррумпированной страты сопрягается с объективными показателями роста разрыва доходов, уровня преступности и безнравственного поведения в обществе. Здесь можно выдвинуть следующую правдоподобную теорию: чем больше – в секулярной среде – приемлемый успех абстрагируется от любых представлений о чести и добродетели, тем сильнее хватка распоясавшихся элит, почти не сдерживаемых принципом верховенства права. Их господство подкрепляется идеологией, которую немецкий философ Петер Слотердайк называет «циничным разумом»: на всю историю человечества проецируется представление о том, что мотивация самыми низкими помыслами есть настоящая движущая сила. Это легко сделать, поскольку подобные подозрения всегда легко подкрепляются конкретными примерами.
Однако это совершенно ложное с исторической точки зрения представление – в прошлом признание всегда было сопряжено с публичными представлениями о чести. Вполне можно утверждать, что сегодня мы сталкиваемся с противостоянием криминализации де-факто или даже – что хуже – де-юре, с одной стороны, и социальным протестом – зачастую имеющим религиозные корни – против этого, с другой. Этим протестом движут соображения чести, добродетели, привязанности к месту и взаимного уважения на основании обоюдно признанных критериев чести. На наших глазах возникают новые способы, какими «экономия чести» вполне может обретать практическое воплощение.
Данное наблюдение следует соединить с тем фактом, что функция элит никогда не может быть устранена ни в каком обществе, но при этом императивы демократии и справедливости требуют создания таких условий, при которых в будущем могла бы появиться более добродетельная элита.
РЖ:Могут ли антиэлитные настроения сплотить массы и породить новый политический субъект? Есть ли в политическом пространстве группы, способные сыграть на этих антиэлитных настроениях?
Дж.М., А.П.: Антиэлитные настроения сами по себе не могут ни объединить массы, ни обеспечить прочный фундамент для новой политики. Здесь требуется целый ряд мер: распылить суверенную власть, плюрализировать государство, перераспределить богатство путем встраивания политики и экономику в сложную сеть людских объединений и общественных отношений. Здесь было бы полезно обратиться к опыту целого ряда низовых движений, например: «Граждане Соединенного Королевства» (ранее «Граждане Лондона») или же проект «экономики общины».
«Граждане Соединенного Королевства» – гражданская организация, объединившая около ста пятидесяти местных общин и различных религиозных групп под эгидой христианского социального учения. Можно упомянуть три важнейших достижения их политики: во-первых, они заставили мэрию и корпорации выплачивать «заработную плату, достаточную для жизни», вместо минимальной заработной платы; во-вторых, они добились того, чтобы к рабочим-мигрантам и лицам, просящим убежище, стали относиться более дружелюбно как органы государственной власти, так и частный бизнес; в-третьих, они способствовали введению верхнего предела для процентных ставок ростовщиков по некоторым кредитным картам, также они провели жесткую кампанию против ростовщиков и необоснованных банковских штрафов.
Предложив наложить гражданские и этические ограничения на государство и рынок, что нашло отклик у людей всех религий и даже у атеистов, «Граждане Лондона» стали воплощением новой политики, преодолевающей прежний разрыв между чисто светскими идеологиями и сугубо религиозными движениями. Важно то, что «Граждане Лондона» объединяют идеи из христианского социального учения с практиками организации общин, разрабатывавшимися американским активистом Солом Алински, вдохновлявшим юного Барака Обаму в те времена, когда тот жил в Чикаго. Обе традиции уделяют огромное внимание социальным связям, основанным на взаимовыручке и взаимодействии, необходимом для процветания отдельных людей, общин и локального бизнеса.
Другими поучительными примерами следует считать проект «экономики общины» движения «Фоколяры», которое действует в Бразилии, Португалии, Италии и других странах. Оно объединяет бизнес, социальные и образовательные институты в бедных регионах с целью создания локальной экономики, сочетающей принесение индивидуального дохода с выполнением социальных задач. Доходы от бизнеса распределяются на реализацию трех задач, считающихся в равной степени приоритетными. Во-первых, это помощь нуждающимся, для чего создаются рабочие места в бедных регионах, на которые центральное правительство и свободный рынок махнули рукой. Во-вторых, вводится и прививается «культура отдавания», основанная на человеческой взаимопомощи. В-третьих, поддерживаются и расширяются предприятия, объединяющие эффективную работу с солидарностью. Цель – слить воедино инвестиции и благотворительные пожертвования, изменить рынок изнутри, поместив логику обмена дарами в самое средоточие повседневных экономических процессов. По некоторым оценкам в такие «экономики общины» уже вступило около семисот тридцати пяти предприятий – их больше всего в Европе (особенно в Италии и Португалии), но немало и в обеих Америках (более двухсот сорока пяти).
Общей чертой «Граждан Лондона» и «Экономики общин» является неприятие командно-административный системы государственной власти, выстроенной по принципу «сверху-вниз». Кроме того, данные движения стремятся к установлению гражданских и этических ограничений для капитализма свободного рынка с целью воспитания обоюдного доверия и желания делиться. Подобные народные движения и способы организации сообществ способны изменить политические партии «снизу», сделав акцент на сотрудничестве, на народном участии, а значит, способны трансформировать всю политику в целом.
Интервью подготовили Юлия Нетесова и Дмитрий Узланер
Комментариев нет:
Отправить комментарий