Великая депрессия и мировой кризис

Для ответственного отца воспитание детей является непрерывным процессом. Подтверждением этого факта стала книга "Взгляд на всемирную историю" написанная Двахарлалом Неру в тюрьме для 16-летней Индиры Ганди...(фрагмент).

Джавахарлал Неру "Взгляд на всемирную историю" т.3 Москва, 1980

...

ВЕЛИКАЯ ДЕПРЕССИЯ И МИРОВОЙ КРИЗИС

19 июля 1933 года 

Чем больше думаешь о том, какие силы предоставляет наука в распоряжение человека и как человеку удается их использо­вать, тем больше удивляешься. Ибо состояние капиталистического мира сегодня не может не вызывать изумления. При помощи радио наука доносит наши голоса до дальних стран, при помощи радиотелефона мы разговариваем с людьми, находящимися на другом конце Земли, и вскоре мы сможем также видеть их благо­даря телевидению. Опираясь на свою чудодейственную технику, наука способна производить в избытке все, в чем нуждается человечество, и избавить мир навсегда от извечного проклятия нищеты. С самых первых дней на заре истории люди стремились найти средства, могущие облегчить их повседневный труд, под тяжестью которого они сгибались, находя лишь слабое утешение в мечтах об Эльдорадо, сказочной стране, где реки струятся молоком и медом, стране всяческого изобилия. Они создали в своем воображении золотой век, который якобы остался в прошлом, и видели в будущем рай, достигнув которого, они, наконец, обретут покой и радость. И вот пришла наука и предоставила в их распоряжение средства создания изобилия, и, тем не менее, в условиях этого практически достижимого и возможного изобилия большая часть человечества продолжает жить в нужде и нищете. Разве это не является разительным парадоксом?

Наше современное общество фактически не способно долж­ным образом использовать науку и ее обильные дары. Современное общество и современная наука не подходят друг к другу. Между современной техникой, базирующейся на науке, и современными методами производства и капиталистической формой общества существует противоречие. Общество научилось как следует производить, но не научилось как следует распределять произведенное.

После этого маленького введения вернемся к обзору положения, сложившегося в Европе и Америке. Я уже рассказывал кое-что о волнениях и трудностях, выпавших на их долю в первое послевоенное десятилетие. Побежденные страны – Германия и малые страны Центральной Европы – сильно пострадали от послевоенных условий, их денежные системы потерпели крах, разорив средние классы. Победившие европейские державы, державы-кредиторы, чувствовали себя не намного лучше. Каждая из них задолжала Америке и имела громадный внутренний госу­дарственный долг, выросший за военные годы; это бремя двойной задолженности выводило их из равновесия. Они жили надеждой взыскать деньги с Германии в качестве репараций и использовать их по меньшей мере для покрытия внешних долгов. Эта на­дежда была не очень разумной, ибо тогдашнюю Германию никак нельзя было считать платежеспособной. Но решение этой трудной проблемы взяла на себя Америка; она ссужала деньги Германии, которая затем выплачивала Англии, Франции и т. д. их долю ре­параций, а те в свою очередь возвращали Америке часть своих долгов.

В течение этого десятилетия Соединенные Штаты являлись единственной процветающей страной. Они, казалось, были наби­ты деньгами, и именно это процветание вызывало чрезмерные надежды и спекуляцию акциями и ценными бумагами. […]

Но в 1929 году положение внезапно изменилось к худшему: Америка перестала ссужать деньги Германии и странам Южной Америки, и это положило конец круговой бумажной системе кре­дитования и уплаты долгов. Стало ясно, что американские капи­талисты не будут больше бесконечно ссужать деньги, ибо это только увеличивало задолженность их дебиторов и исключало возможность того, что долги будут когда-нибудь уплачены. До поры до времени они ссужали деньги, потому что у них накопились денежные излишки, не находившие применения. Этот из­быток денежных сбережений побуждал их также пускаться в грандиозные спекуляции на фондовой бирже. Америка была ох­вачена настоящей спекулятивной лихорадкой: каждый стремился к быстрому обогащению.

Прекращение дальнейшего кредитования Германии сразу же создало критическую ситуацию, и некоторые германские банки обанкротились. Круговое движение операций по выплате репараций и уплате долгов постепенно прекратилось. Многие южно­американские правительства и другие малые страны начали пре­кращать платежи. Президент Соединенных Штатов Гувер, встре­воженный тем, что вся система кредита рушится, объявил в июле 1931 года годичный мораторий. Это означало, что все платежи по правительственным долгам и репарациям отсрочивались на один год с тем, чтобы дать всем должникам передышку.

Незадолго до этого акта, в октябре 1929 года, в Америке про­изошло потрясающее событие. Спекуляции на фондовой бирже привели сначала к тому, что курс акций и других ценных бумаг непомерно подскочил, а затем разразился внезапный крах. Фи­нансовые круги в Нью-Йорке переживали глубокий кризис, и с этого момента период процветания в Америке кончился. Соеди­ненные Штаты тоже оказались среди стран, страдающих от кри­зиса. Торгово-промышленная депрессия стала тогда Великой де­прессией, охватившей весь мир. Не следует думать, что причиной упадка в Америке, или депрессии, была спекуляция на фондовой бирже или финансовый кризис в Нью-Йорке. То была всего лишь последняя капля, переполнившая чашу. Подлинные причины ко­ренились гораздо глубже.

Торговля стала сокращаться во всем мире, а цены, особенно цены на сельскохозяйственные продукты, начали быстро падать. Говорили, что почти во всех отраслях имело место перепроизводство; это, в сущности, означало, что у людей не было денег для покупки произведенных товаров, то есть имело место недопотреб­ление. Промышленные товары, не находившие сбыта, скапливались, и заводы, их выпускавшие, естественно, закрывались. Они не могли продолжать производство товаров, которые нельзя было продать. Это привело к крупному, небывалому росту безработицы в Европе, Америке и других местах. Все промышленные страны оказались в очень тяжелом положении. В таком же положении оказались и сельскохозяйственные страны, поставлявшие на мировой рынок продовольствие и сырье для промышленности.

[…]

Напомню, что в Америке и в остальном мире не ощущалось недостатка в продовольственных или промышленных товарах. Бо­лезнь заключалась в том, что их было слишком много, болезнь заключалась в перепроизводстве. Известный английский эконо­мист сэр Генри Стрэкоч утверждал, что в июле 1931 года, то есть на втором году депрессии, на рынках мира скопилось столько товарных запасов, что их было бы достаточно для обеспечения жизни всего населения мира – в пределах привычного для него уровня жизни – в течение двух лет и трех месяцев, если пред­положить, что за это время никто в мире не будет работать. А между тем именно в этот период нужда и голод достигли таких размеров, которых современный индустриальный мир никогда не знал. И при такой нужде продукты питания сознательно уничто­жались. Урожаи не собирали, оставляя их в поле, фрукты гнили на деревьях, а многие продукты просто уничтожали. Приведу всего лишь один пример: с июня 1931 года по февраль 1933 года в Бразилии было уничтожено свыше 14 миллионов мешков кофе. В каждом мешке содержится 132 [английских] фунта кофе; полу­чается, стало быть, что было уничтожено свыше 1 848 000 000 фун­тов кофе! По одному фунту на человека, и этого хватило бы для населения всего мира. А мы ведь знаем, что миллионы людей, которые с удовольствием потребляли бы кофе, не могут себе этого позволить.

Уничтожался не только кофе, но и пшеница, хлопок и многое другое. Принимались также меры по уменьшению будущих объ­емов производства путем ограничения посевов хлопка, каучуко­носов, чая и т. д. Все эти акты уничтожения и ограничения были направлены на повышение цен сельскохозяйственных продуктов, так как нехватка последних могла бы увеличить спрос и поднять цены. Для фермера, продающего свои продукты на рынке, это, несомненно, было бы выгодно, а для потребителей? Мир, в кото­ром мы живем, поистине парадоксален. В условиях недопроиз­водства цены товаров столь высоки, что большинство людей не в состоянии покупать их и терпят нужду; в условиях перепроиз­водства цены товаров столь низки, что промышленность и сель­ское хозяйство не в состоянии функционировать, наступает без­работица, а может ли безработный что-нибудь купить, если он не имеет для этого денег? Так или иначе, при избытке или недо­статке уделом масс является нужда.

Во время депрессии, как я уже говорил, в Америке и в дру­гих странах не было недостатка в товарах. У фермера имелись сельскохозяйственные продукты, которые он не мог сбыть, а у го­рожанина – промышленные товары, которые он тоже не мог продать. Но каждый из них нуждался в продуктах, произведен­ных другим. Процесс обмена не совершался из-за отсутствия у каждой стороны денег. И вот тогда в высокоиндустриализирован­ной, передовой капиталистической Америке многие люди стали прибегать к древним методам меновой торговли, существовавшей в старые времена, до появления денег. В Америке возникли сотни товарообменных организаций. Поскольку капиталистический ме­ханизм обмена вышел из строя из-за отсутствия денег, люди на­чали обходиться без денег и непосредственно обмениваться това­рами и услугами. В целях содействия такому обмену обменные ассоциации стали выпускать сертификаты. Интересным приме­ром такого товарообмена могла бы послужить практика одного молочника, который расплачивался с университетом за обучение своих детей молоком, маслом и яйцами.

Прямой товарообмен до некоторой степени развился и в дру­гих странах. В связи с осечками в работе сложного механизма международного обмена имели место также и случаи прямого продуктообмена между странами. Так, например, Англия обмени­вала уголь на скандинавские лесоматериалы, Канада поставляла алюминий в обмен на советскую нефть. Соединенные Штаты рас­плачивались пшеницей за бразильский кофе.

[…]

Депрессия, как я говорил, нависла мрачной тенью над всеми отраслями производства. Над всеми, кроме одной. Я имею в виду военную промышленность, которая снабжала оружием и военным снаряжением армии, военно-морские и военно-воздушные силы различных стран. Эта отрасль процветала и выплачивала своим акционерам жирные дивиденды. Она не была затронута депрес­сией, ибо она делает бизнес на соперничестве и конфликтах между странами, а во время кризиса эти противоречия обост­ряются.

Была еще одна великая сфера, не затронутая в прямой фор­ме депрессией, – Советский Союз. Здесь не было безработицы и в соответствии с пятилетним планом работы развертывались ин­тенсивнее, чем когда-либо раньше. Советский Союз был вне тер­ритории, которую контролировал капитализм, а его экономика резко отличалась. Но косвенным образом, как я уже рассказывал, и Советский Союз страдал от депрессии из-за падения цен на сельскохозяйственные продукты, которые он вывозил за границу.

[…]

В декабре 1932 года анг­лийское правительство обратилось с нотой к американскому пра­вительству, в которой просило освободить его от уплаты военного долга. В этой ноте указывалось, что пущенные в ход средства исцеления лишь обострили болезнь. "Всюду и везде, – говорилось в ноте, – были беспощадно увеличены налоги и решительно сокращены расходы, но принудительные ограничения, направлен­ные на преодоление бедствия, только углубили его". В ноте гово­рилось далее, что причиной "этих затруднений и страданий является не скупость природы. Успехи естественных наук возрос­ли, а громадные возможности производства реальных богатств остаются неиспользованными". Виновника надо искать не в при­роде, а в человеке и в созданной им системе.

Поставить точный диагноз этой болезни капитализма или оп­ределить средство ее исцеления нелегко. Экономисты, обязанные знать все до нее касающееся, расходятся во мнениях и предла­гают массу объяснений причин болезни и массу средств ее исце­ления, Одни только социалисты и коммунисты считают, видимо, вопрос совершенно ясным; в тяжелом кризисе капитализма они находят подтверждение своих взглядов и теорий. Буржуазные специалисты не скрывают своей озадаченности и растерянности. Один из крупнейших и наиболее одаренных английских финан­систов, управляющий Английского банка Монтегю Норман, зая­вил на одном собрании: "Эта экономическая проблема для меня слишком сложна. Трудности столь огромны, столь новы, сходных ситуаций было так мало, что я подхожу к вопросу в целом с ро­бостью и сознанием своей некомпетентности. Он для меня слиш­ком глубок. В будущем, надеюсь, мы сможем различить тот свет в конце туннеля, который уже сейчас кое-кто ухитряется видеть и показывать нам". Но свет этот, подобно блуждающему огоньку, всего лишь мираж, вызывающий у нас надежды только для того, чтобы потом разочаровать. Известный английский политический деятель сэр Оклэнд Джед заявил: "Мыслящие люди полагают, что распад общества начался. В Европе мы не сомневаемся в том, что близится конец эпохи".

[…]

Говорят, что вся беда заключается в перепроизводстве. Это слово обманчиво, ибо не может существовать перепроизводства, когда миллионы людей страдают от недостатка даже абсолютно необходимых вещей. Сотни миллионов людей в Индии недостаточно обеспечены одеждой, и тем не менее мы слышим о складах тканей на индийских текстильных фабриках, о запасах кхадu и о "перепроизводстве" тканей. Подлинное объяснение заключает­ся в том, что многие люди слишком бедны, чтобы покупать тка­ни, а не в том, что они в них не нуждаются. У масс нет денег. Это отсутствие денег не означает, что деньги на свете исчезли; оно означает, что распределение денег между людьми, живущими на свете, изменилось и постоянно изменяется, то есть это говорит о неравенстве в распределении богатства. На одном полюсе имеется избыток богатства и его владельцы не знают, как его использовать; они попросту копят деньги, и их счета в банках распухают. Эти деньги не используются для покупки товаров на рынке. На другом полюсе ощущается острый недостаток богатства и даже те товары, которые необходимы, не могут быть куплены из-за отсутствия денег.

Эти рассуждения могут показаться лишь усложненной формой выражения того бесспорного факта, что на свете существуют богатые и бедные. Но богатые и бедные существовали с самого начала человеческой истории, так почему же следует считать этот факт причиной нынешнего кризиса?

[…]

В эпоху развития капитализма и роста империализма на Западе было много кризисов, вызванных накоплением слишком огромных богатств на одной стороне и слишком острой нехватки денег на расходы – на другой. Но эти кризисы постепенно проходили, потому что капиталисты использовали свои накопления для развития и эксплуатации отсталых районов и тем самым создавали в них новые рынки, что увеличивало потребление товаров. Империализм был назван последней стадией капитализма. Вообще говоря, процесс эксплуатации отсталых районов мог бы продолжаться до тех пор, пока индустриализация не завершилась бы во всем мире. Но возникли затруднения и препятствия. Главное затруднение заключалось в жестоком соперничестве империалистических держав, каждая из которых стремилась урвать для себя кусок побольше. Другое затруднение было связано с новым национализмом в колониальных странах и с развитием колониальной промышленности, начавшей снабжать свои собственные рынки. Все эти процессы привели, как мы видели, к войне. Но война не разрешила и не могла разрешить трудности капитализма. Огромная страна – Советский Союз – полностью выпала из капиталистического мира и перестала быть рынком, доступным для эксплуатации. На Востоке национализм стал более агрессивным, процесс индустриализации этих стран активизировался. Усилению неравенства в распределении богатства способствовали также колоссальные успехи науки и техники, достигнутые в военные и послевоенные годы. Мощным фактором явились и воен­ные долги.

Эти военные долги были огромны, и стоит напомнить, что они не были связаны с каким-нибудь реальным богатством другого вида. Если страна берет в долг деньги для перестройки железной дороги, работ по ирригации или для осуществления других начи­наний, полезных для страны, то взамен одолженных и истрачен­ных денег она получает нечто реальное. Более того, в результате осуществленных на эти деньги работ создается, возможно, даже большее богатство, чем то, которое было на них затрачено; такие работы называют "производительными работами". Деньги, взя­тые в долг в военное время, не были израсходованы на подобные цели. Мало того, что эти средства были непроизводительными, они шли на разрушение. Затрачивались громадные суммы, а в результате – одни разрушения. Военные долги являлись, следо­вательно, чистым и абсолютным бременем. Имелось три вида во­енных долгов: репарации, которые побежденные страны вынуж­дены были согласиться выплачивать, межправительственные дол­ги, образовавшиеся в результате ссуд, взятых союзными страна­ми друг у друга и в особенности у Америки, и внутренние госу­дарственные, образовавшиеся в результате займов, взятых каж­дой страной у собственных граждан.

Каждый из этих трех видов долгов был велик, но самых крупных размеров достигли во всех странах внутренние государственные долги. Так, например, в Англии внутренний долг достиг после войны чудовищной цифры в 6,5 миллиарда фунтов стерлингов. Даже выплата одних лишь процентов по таким долгам представляла собой тяжелое бремя и требовала высокого налогообложения. Германия свела на нет свой крупный внутренний долг посредством инфляции, совершенно обесценившей старую марку; она избавилась, следовательно, от этого бремени за счет людей ссудивших ей свои деньги. Франция, использовавшая тот же метод инфляции, но не в таких размерах, снизила курс своего фран­ка почти до одной пятой прежнего курса и тем самым сократила одним росчерком пера свой внутренний государственный долг до одной пятой его прежнего размера. Проделать ту же операцию с внешними долгами (репарациями и межправительственными дол­гами) было невозможно, ибо их надлежало выплачивать золотом.

Погашение этих межгосударственных долгов одной страной в пользу другой означает, что страна, погашающая долг, теряет соответствующую сумму и становится беднее. Погашение же внутреннего государственного долга не причиняет стране подоб­ного ущерба, ибо уплачиваемые деньги так или иначе остаются внутри страны. Но ущерб оно все-таки причиняет. Внутренний государственный долг погашается теми средствами, которые по­лучают путем обложения налогами всех налогоплательщиков данной страны, богатых и бедных. Держателями государствен­ных облигаций, ссудившими деньги государству, являлись бога­тые. И в результате получалось, что для выплаты долга богатым облагались налогами как богатые, так и бедные; богатые полу­чали потом, при погашении облигаций, обратно то, что уплачи­вали в виде налогов, да еще с большим излишком, бедняки же налоги платили, но взамен не получали ничего. Богатые стано­вились богаче, бедные – беднее.

Когда европейские страны-дебиторы выплачивали часть своих военных долгов Америке, все эти деньги попадали к американ­ским крупным банкирам и финансистам. Военные долги приводи­ли, таким образом, к обострению и без того тяжелого положения и к увеличению избытка денег у богачей за счет бедняков. Бога­чи стремились использовать эти деньги, ибо бизнесмены не любят, когда их деньги лежат праздно. Они осуществляли избыточные вложения капитала в новые предприятия, машины и другие капитальные объекты, вложения неоправданные, если учитывать обеднение народа в целом. Богачи пускались также в спекуляции на фондовой бирже. Они создавали условия для все большего и большего расширения массового производства товаров, но какой был в этом толк, если массы не имели денег для их приобретения? Так возникло перепроизводство, сбыт товаров стал невоз­можным, промышленные предприятия терпели убытки, и многие из них закрывались. Бизнесмены, напуганные убытками, пере­стали вкладывать капиталы в промышленность и начали придерживать свои деньги, отныне без дела лежавшие в банках. Безра­ботица приобрела, таким образом, всеобщий характер, и депрессия стала всемирной.

Каждую из предполагаемых причин кризиса я рассматривал отдельно, но все эти причины действовали, несомненно, вместе и потому сделали нынешнюю торговую депрессию более глубокой, чем любая из предыдущих. В основном и главном она была вы­звана неравномерным распределением избыточного дохода, созда­ваемого капитализмом. Иными словами, денег, которые массы по­лучали в качестве заработной платы и жалованья, было недоста­точно для покупки всех товаров, произведенных трудом этих масс. Стоимость этих товаров превышала их совокупный доход. Та сумма денег, которой массам недоставало для покупки всех произведенных ими товаров, оказывалась в руках сравнительно небольшого числа очень богатых людей, которые не знали, что с ней делать. Именно эти избыточные деньги притекали в виде зай­мов из Америки в Германию, Центральную Европу и Южную Америку. Эти-то иностранные кредиты и поддерживали в тече­ние известного времени жизнь истощенной войной Европы и функционирование капиталистического механизма, а вместе с тем стали одной из причин кризиса. И прекращение иностранных кредитов стало как раз тем последним толчком, который привел к краху.

Если этот диагноз кризиса капитализма верен, то целебным может быть лишь такое средство, которое способно уравнять до­ходы или, по меньшей мере, действовать в данном направлении. Чтобы полностью достигнуть такого уравнения, следовало бы перейти к социализму, но капиталисты не склонны поступать та­ким образом, и только обстоятельства могут навязать им это в принудительном порядке. Люди толкуют о плановом капитализме, о международных объединениях по развитию отсталых районов, но под шум этих разговоров национальное соперничество и борь­ба империалистических держав за мировые рынки становятся все ожесточеннее. Планировать – но с какой целью? Ради того, что­бы одни благоденствовали за счет других? Побудительным моти­вом капиталистического хозяйствования служит личная выгода, девизом капитализма является конкуренция, а конкуренция и планирование не уживаются друг с другом.

Многие мыслящие люди, не принадлежащие к социалистам или коммунистам, начали сомневаться в эффективности капитализма в нынешних условиях. Некоторые стали предлагать сенсационные лекарства, настаивая на необходимости отвергнуть не только современную систему прибылей, но и саму систему цен, в условиях которой товары приобретаются за деньги. Эти проекты слишком сложны, чтобы заниматься здесь их изложением, а некоторые из них довольно фантастичны. Я упоминаю о них лишь для того, чтобы ты поняла, как велико брожение умов и как люди, далеко не являющиеся революционерами, выдвигают рево­люционные предложения...

Джавахарлал Неру "Взгляд на всемирную историю" т.3 Москва, 1980