Мнение

Запад - на опасном пути

          ("Japan Times", Япония)

Брахма Челлани (BRAHMA CHELLANEY)

Она начиналась как попытка защитить мирных граждан, а теперь ее целью является быстрая и тотальная победа в Ливии. Затушевывание главной задачи, которое характеризовало военные действия западных держав, поднимает тревожные вопросы относительно их ливийской стратегии и рисков, которыми она может в конечном счете (пускай и ненароком) обернуться - появлением оплота джихадистов у южных ворот Европы.

После молчаливого поощрения и одобрения саудовского военного вмешательства в Бахрейне для подавления мирных протестов против тоталитарной монархии, военное вмешательство в разделенной на племена Ливии на самом деле способствовало яркому освещению выборочного подхода к вопросу продвижения свободы и защиты гражданских лиц - подхода, дополнительно усиленного продолжающейся поддержкой этими державами других прозападных арабских режимов, которые использовали непропорциональную силу для того, чтобы справиться с народными восстаниями.

Западные державы нужно поблагодарить за провозглашение в качестве цели недопущение бойни и гражданской войны. Свободный мир не может просто стоять и наблюдать за тем, как тираны используют вооруженные силы для убийства гражданских лиц. Но любое вмешательство - будь то военное по своей природе или в форме экономических или дипломатических санкций - должно пройти тест на соответствие критериям беспристрастности, если предполагается не дать деспотам беспрестанно развязывать репрессии.

Кот-дИвуар - где безудержные злоупотребления и широко распространившиеся убийства привели к тому, что до миллиона жителей вынуждены были бежать из Абиджана, когда местный лидер Лорен Гбагбо открыто бросил вызов международному сообществу - был откровенно более оправданным случаем для международного вмешательства, чем Ливия. Но из-за недостаточной стратегической важности или из-за отсутствия нефти исход кот-дивуарцев в Либерию и приток либерийских наемников оставались незамеченными.

Политический переворот в арабском мире является тектоническим по своей природе, у него есть потенциал изменить Ближний Восток и Северную Африку так же, как падение Берлинской стены в 1989 году фундаментально изменило Европу. Действительно, 1989 год был эдаким водоразделом в мировой истории, когда самые глубокие и основательные геополитические перемены произошли в наиболее сжатых исторических рамках. Тем не менее, с такими же режимами и практической ситуацией, твердо существовавшими десятилетиями, арабский мир тогда избежал перемен. Ныне смятение в арабском мире представляет собой запоздалую реакцию - стремление к изменениям, которое символизирует зачатки демократического пробуждения. Но приведет ли это пробуждение к приходу демократии в массы? В конце концов, есть огромная дистанция между демократическим пробуждением и реальным установлением демократических прав и возможностей.

Атмосфера ожиданий в арабском мире сегодня перекликается с теми новыми надеждами, которые возникли в странах Восточного блока в 1989 году. Тем не менее, история редко движется линейно или предсказуемым образом. Хотя сейчас и очевидно, что бОльшая часть арабского мира находится в переходном состоянии, уходя от нынешнего порядка, неясно, к чему это переход.

В 1989 году американский ученый Фрэнсис Фукуяма в работе, которая сделала его знаменитым, самоуверенно и пафосно провозгласил, что конец холодной войны означал конец идеологической эволюции, "конец истории", и "универсализацию западной либеральной демократии как окончательной формы человеческого правительства". Теперь два десятилетия спустя после окончания холодной войны глобальное распространение демократии по-прежнему сталкивается с сильным встречным ветром, и лишь незначительное меньшинство стран в Азии, например, являются настоящими демократиями.

В действительности новый биполярный идеологический раздел в духе холодной войны в мире возродился. Восхождение авторитарного капитализма, которое наилучшим образом символизирует Китай, но которое также охватывает такие несоизмеримые страны как Малайзию, Сингапур, Казахстан и Катар в разных формах, мягких или жестких - так вот, это создало новую международную модель, которая конкурирует с либеральной демократией (и открыто бросает ей вызов).

Последние события действительно напоминают о том, что демократические права и свободы зависят от комплекса факторов в любом обществе, как эндогенном, так и экзогенном. Внутри обычно играют роль два фактора: роль служб безопасности и технологическая развитость репрессивных возможностей государства.

В последние недели службы безопасности способствовали оформлению хода событий разными способами в трех арабских государствах. Народные восстания в Йемене раскололи верхушку служб безопасности там, и теперь разные военные отряды действуют в разных районах столицы Саны; бахрейнская монархия использовала иностранных наемников-суннитов, которые доминируют в полицейских силах страны, при помощи которых открыла огонь по преимущественно шиитским демонстрантам.

В Египте отказ военных встать на сторону Хосни Мубарака помог положить конец длившемуся три десятилетия диктаторскому правлению этого бывшего командующего ВВС. Военные, важная часть структуры политической власти, все более настороженно относились к попыткам Мубарака сделать своего сына преемником на посту главы государства.

Сегодня пьянящие разговоры о свободе не могут затмить реальность того, что народная революция в Египте к данному моменту привела лишь к прямому военному правлению, 30-летней давности закон о чрезвычайном положении все еще в силе, а политическое направление развития государства - неопределенно. Хотя правящий военный совет и запланировал парламентские выборы на сентябрь, факт в том, что еще ни одна страна не была свидетелем того, чтобы военные добровольно отдали власть без массовых протестов или иного давления.

Что касается второго ключевого внутреннего фактора, то возможность автократии эффективно контролировать телефонные разговоры, электронную почту, доступ в интернет и прочие виды коммуникации стала не менее важной, чем хороший аппарат служб безопасности. Использование сайтов социальных сетей и систем мгновенного обмена сообщениями для организации массовых протестов сделало критически важными возможности страны осуществлять строгую цензуру электронных средств связи в режиме реального времени.

Возьмите Китай: его система внутренней безопасности простирается от ультрасовременных систем разведки и наблюдения  и центров внесудебного задержания до целой армии оплачиваемых информаторов и патрулирования окрестностей в поисках нарушителей. В ответ на интернет-призывы к людям собраться по воскресеньям в каких-то определенных местах в Шанхае или в Пекине, чтобы способствовать запуску "жасминовой" революции, Китай использовал новую стратегию: заблаговременно наводнить площади, где планировала собраться оппозиция, полицией в таком количестве, что для оппозиционеров там просто не остается места.

Будучи мировым лидером в области строгой цензуры электронных средств связи в режиме реального времени, Китай, судя по всему, смог не допустить, чтобы зараза из арабского мира дошла до его берегов.

Внешние факторы особенно важны в маленьких или внутренне слабых странах. Ничто не иллюстрирует это лучше, чем Бахрейн: королевский дом Саудовской Аравии отправил военные силы в эту страны под эгидой Совета по сотрудничеству стран залива, чтобы подавить мирные протесты, и тем не менее целью международного военного вмешательства стала охваченная гражданской войной Ливия.

Откровенный факт в том, что ни одна страна не сделала больше для распространения глобального джихада, чем Саудовская Аравия. И в самом деле, военное вмешательство этой спонсирующей терроризм страны для поддержки режима в Бахрейне сравнимо с советской интервенцией 1979 года для поддержки осажденного афганского режима в Кабуле - вторжением, которое привело к обошедшемуся во многие миллиарды долларов вооружению афганских боевиков со стороны ЦРУ и последующему подъему исламского терроризма, в том числе Аль-Каиды.

Теперь, когда ЦРУ осуществляет тайные операции в Ливии по помощи мятежникам, Вашингтону грозит опасность вернуться на круги своя и спровоцировать появление прибежища джихадистов у южных ворот Европы.

Расширение масштабов вмешательства в Ливии с размеров ограниченной гуманитарной миссии до полномасштабной атаки на ливийских военных заставляет предполагать, что цель этой войны на самом деле - гарантировать, что арабский мир не выпадет из-под контроля Запада. Вмешательство было вызвано, судя по всему, холодным геополитическим расчетом: сдержать или уничтожить Муамара Каддафи так, чтобы его режим не смог воспользоваться политическим вакуумом в соседних Египте и Тунисе.

Однако лишь немногие из них изучили вопрос о том, какую цену придется заплатить свободному миру - в форме роста исламского экстремизма и терроризма - за непреодолимое желание США иметь лишь марионеточные арабские режимы, цель, которая способствовала союзу с враждебными ваххабитскими силами.

В то время как Америка нуждается во всеобъемлющем внутреннем обновлении, она скатилась - при президенте, который завоевал Нобелевскую премию мира в первый год нахождения на своем посту - к третьей войне, в то время как другие две войны, в которых Вашингтон участвует, уже обходятся в 150 миллиардов долларов ежегодно. Быстрая военная победа в Ливии - это то, в чем президент Барак Обама очень нуждается, чтобы реанимировать свою снижающуюся популярность на родине и выиграть выборы.

Но даже если режим Каддафи быстро падет под нажимом военных атак, воссоздание единой, стабильной Ливии, свободной от исламистских группировок, может стать сложной задачей. Свержение Саддама Хусейна посредством введения американских сил не помогло достигнуть желаемых результатов. Вместо того некогда стабильный и светский Ирак был дестабилизирован, радикализован и фактически расчленен.

Если Ливия может стать обамовским Ираком, то вероятный сценарий развития событий там подразумевает длительный застой, вкупе с разделенной по племенам страной. Парадокс в том, что помогая ливийским повстанцам, даже рискуя получить новый Афганистан, США отчаянно ищут возможности договориться со средневековыми силами - талибами - для предотвращения неминуемого поражения в десятилетней афганской войне.

Министр обороны США Роберт Гейтс недавно упрекнул союзников за фактический отказ от участия в афганской войне. К чему винить союзников, когда Соединенные Штаты и сами отказались от цели достижения победы и теперь ищут лишь возможности красиво, сохранив лицо, уйти? И даже при том, что США выпускают сотни ракет по целям в Ливии, их политика по отношению к Пакистану - основному убежищу транснациональных террористов - быстро разваливается, у Вашингтона нет варианта, как остановить растущую волну антиамериканских настроений в стране, которая сейчас является крупнейшим получателем американской помощи.

На самом деле, с распространением народных восстаний по большей части арабского мира Белый дом пришел к выводу, что арабские монархии скорее всего выживут, а вот арабские президенты, наоборот, склонны к тому, чтобы быть свергнутыми, и поэтому для США продолжать холить и баловать тиранических королей - это ОК.гтона нет варианта, как остановить растущую волну антиамериканских настроений в стране, которая сейчас является крупнейшим получателем американской помощи.

Попытка обозначить правдоподобные различия между "хорошими" или ценными деспотами и "плохими" или забракованными деспотами сильно напоминает ситуацию, когда вооружение "хороших" контрас потребовало серьезных международных расходов.

Приверженность разным стандартам и практикам во имя защиты человеческой свободы, к сожалению, несет в себе посыл о том, что демократическое обеспечение прав и возможностей в каком бы то ни было обществе возможно только в том случае, если это - в геополитических интересах великих держав. Это также играет на руку самой большой в мире, самой старой и самой сильной автократии - Китаю, который давно обвинял Запад в использовании метода "продвижения демократии" как геополитического инструмента.

Если более фундаментально, то вопрос в том, должен ли это быть новый основанный на правилах международный порядок, или же порядок, установленный на основе военной силы и регулирующийся узкими интересами самого сильного.

Брахма Челлани (Brahma Chellaney) - автор книги "Неумолимая сила Азии" (Asian Juggernaut), издательство Harper Paperbacks, и "Вода: Новое поле битвы в Азии" (Water: Asias New Battlefield), издательство Georgetown University Press, скоро выйдет.

Оригинал публикации: West is on a slippery slope

Политическая ненависть в Польше

Презрение, безразличие, ненависть

Олег Неменский

От редакции. Год назад, 10 апреля 2010, произошла страшная катастрофа под Смоленском, унесшая жизни многих представителей польской политической элиты. «Русский журнал» вспоминает эти события и публикует текст Олега Неменского о внутренних раскладах политической жизни Польши, а также о           том, какое влияние на них оказала трагедия под Смоленском.

* * *

Польша – одно из самых успешных государств посткоммунистической Европы. Последнее время этот тезис стал составной частью менталитета простых поляков, которые стали ощущать себя «нацией успеха». И им действительно есть чем гордиться. Сравнить, к примеру, Польшу с соседней Украиной: при несравнимо худших стартовых позициях двадцатилетней давности, меньших размерах и менее благоприятных условий для экономического подъёма сейчас польская экономика в разы больше украинской. Полякам удалось совершить быстрый «транзит на Запад» – войти в основные политические структуры Запада в качестве полноправного участника и при этом преодолеть немалое количество комплексов и исторических травм, которые ещё в начале 1990-х годов грозили взорвать регион новыми конфликтами.

Но главное – польская нация все это время сохраняла единство по основным вопросам внешней политики, а во внутренней политике смогла установить хорошо работающую систему политической демократии. На фоне кризиса процессов внутренней интеграции в постсоветских республиках Польша выглядела монолитом, и пускай условия для этого были созданы внешними силами ещё в середине ХХ века, умение польского общества быть нацией достойно уважения. Тем не менее, прошло всего несколько лет после завершения основного процесса интеграции Польши с Западом, как польский народ оказался в непривычной ситуации внутреннего противостояния, накала общественной вражды.

Дискурс ненависти

Градус политической ненависти в Польше последние годы только увеличивался, подскочив на принципиально новые высоты после авиакатастрофы 10 апреля 2010 года. Однако вряд ли здесь можно увидеть противопоставление политической элиты и общества – скорее это конфликт вертикальный, то есть между различными группами политических элит вместе с их электоратом.

Это в первую очередь конфликт между социал-консервативной партией «Право и Справедливость» (PiS) и либерал-консервативной «Гражданской платформой» (PO), причём «дискурс ненависти» – это сущностная сторона именно политического лагеря PiS. Впрочем, есть и социальное измерение: PiS больше склонны опираться на сельский электорат, а менее всего на электорат в больших городах, их более поддерживает старшее поколение, нежели молодёжь (и здесь различие очень заметно). И всё же главный раскол имеет географическое выражение, разделяя страну на восточную (PiS) и западную (PO) части, примерно повторяя очертания прежних разделов страны в XVIII веке.

Ещё в 2005 году, когда обе партии одержали, как тогда казалось, общую победу над левыми, большинство аналитиков ожидало создания коалиционного правительства, так как идеологические различия в стане консерваторов виделись непринципиальными. Теперь же ослабленные левые находятся явно по одну сторону политических баррикад с либералами, а с другой стороны – всё более непримиримые «правые». И раскол проходит во многом именно по признаку принятия или непринятия тех политических реалий, которые сложились в Польше после 1989 года.

Упомянутый «дискурс ненависти», ярко характеризующий политический лагерь PiS (и ещё ярче проявляющийся на уровне простых сторонников этой партии, чем на публичном политическом уровне), имеет целый ряд оснований.

Главный лозунг, с которым партия шла на победные для себя выборы 2005 года – это создание новой Республики (Четвёртой – на смену Третьей, основанной в 1989 году). Радикальное отрицание политической системы, установленной на историческом Круглом столе 1989 года, базировалось в первую очередь на убеждении в необходимости полного разрыва с коммунистическим прошлым. Это означало проведение полноценной люстрации и установление запрета на политическую и административную деятельность как всех тех граждан Польши, которые были связаны с прежней системой, так и всех тех политических сил, которые наследуют прекратившей свое существование Польской объединённой рабочей партии (и потому считаются «посткоммунистическими»).

Это же касалось и связей с Россией: жёстко враждебное отношение к ней имело обратной стороной внутренний запрет на какие-либо положительные контакты с Москвой на политическом уровне. Россия видится прямым продолжением СССР и потому естественным для Польши представляется проведение почти военной линии конфронтации, при которой любые отношения с нашей страной расцениваются как недопустимые «связи с врагом». Собственно, обвинение в предательстве нации – основное со стороны PiSa в критике линии на нормализацию отношений с Россией, проводимую нынешним правительством Дональда Туска и всей партией PO. В этом «предательстве» видится сущностная сторона «посткоммунистической Третьей республики», которая расценивается как форма продолжения зависимого состояния страны.

Все вышеуказанное дополняется феноменом современного польского антисемитизма. Уникальность данного феномена, который практически отсутствует в современных европейских обществах, дополняется тем, что после уничтожения большей части польских евреев во время Второй мировой войны и исхода их остатков из страны в результате послевоенной волны еврейских погромов 1946 года, физическое присутствие евреев в Польше крайне невелико – точнее, их там почти нет. Однако «евреи» для польского общественного сознания – это не столько представители конкретной этно-религиозной группы, сколько «транснациональная власть», некая «принципиально непольская» политическая сила, действующая на международном уровне и имеющая своих «агентов влияния» внутри самой Польши. «Еврейство» в польской культуре воображается, и этого вполне достаточно, чтобы страх перед евреями был важнейшим фоном общественной жизни.

Именно «евреями» виделись многим полякам коммунисты, и даже зависимость от СССР и современной России (как она представляется) понимается тоже как «еврейская», ведь именно с евреями ассоциируются и коммунистические, и современные политические элиты нашей страны. То же «еврейство» усматривается и в либерализме с его глобализационными процессами и втягиванием Польши в международные системы зависимости. Даже при отсутствии собственно евреев либерализм осознаётся как специфически «еврейская» идеология и международная сила.

Некое физическое подтверждение «еврейского заговора» видится в фигурах нескольких представителей журналистской и вообще интеллектуальной общественности из посткоммуничтического и либерального лагеря, весьма рьяно борющихся с влиянием в обществе PiSа и действительно имеющих еврейские корни. Кстати, с этим специфическим польским антисемитизмом связано и редко понимаемое в России негативное отношение наиболее русофобской части польского общества к Евросоюзу и его сильная подозрительность к Западу вообще.

Антисемитские настроения свойственны среде сторонников PiSа, и если на политическом уровне их прямое выражение считается всё же недопустимым исходя из принятых норм политкорректности, то на уровне частных разговоров эти нормы не действуют, и чем дальше от политических элит – тем больше. Нынешнее «предательство Польши» со стороны США – страны, ориентация на союз с которой была и остаётся важнейшей для политической программы PiSа – понимается опять же как результат действия «извечно антипольского еврейского лобби» в США. Стоит подчеркнуть, что такой стиль мышления, для России весьма маргинальный, занимает в Польше совсем иное положение и действительно является сущностной и очень значимой характеристикой польских политических настроений в наши дни.

Сакральное противостояние

Авиакатастрофа 10 апреля прошлого года под Смоленском поставила польское общество на новый – прежде непредставимый – уровень взаимной ненависти и вражды. Показательна одна карикатура, ставшая популярной в последнее время: показывается предположительно Грюнвальдская битва (2010 – юбилейный год для этого события), самый разгар сражения, а на переднем фоне стоят два крестоносца, и один другому, показывая на бой за его спиной, разочарованно говорит: «Кажется, поляки решили начать без нас».

Действительно, ещё пять лет назад, когда PO и PiS виделись двумя формированиями в одном политическом спектре, трудно было даже представить себе столь серьезный общественный раскол между ними. Ненависть одной части общества к другой подобна чувству защитника отечества, которому отступать дальше некуда. Воображение рисует сторонникам PiSа сговор PO с Москвой ради устранения «цвета нации» (а в той катастрофе, по словам Ярослава Качиньского, погибла половина политической элиты его партии), и «мировое еврейство», обеспечившее прикрытие всей этой операции на международном уровне.

На фоне того, что PO теперь имеет всю полноту власти в стране (контролирует и парламент с избираемым им правительством, и президентский пост), старая стратегия PiS на радикальное непризнание Третьей республики, то есть всей политической системы современной Польши, оказалась по-новому востребованной: государство видится преступным, его политическая форма – сущностно антипольской. Впрочем, период правления PiS показал, что осуществить свои планы по созданию новой республики они вряд ли могут. Из-за этого Ярослав Качиньский в летней президентской гонке 2010 года даже оставил лозунг Четвёртой республики – правда, и не отказываясь от него.

Показательными для этой темы были похороны Леха Качинского с его женой – на Вавеле, рядом с Юзефом Пилсудским. Обществу демонстрировалось, что погибший президент – не просто глава государства, но и его основатель (т.е. основатель новой Республики, как в своё время и Юзеф Пилсудский). Всё, что связано с его жизнью и гибелью теперь сакрализируется – вплоть до приложения фрагментов разбившегося самолёта к важнейшим национальным святыням, в том числе к иконам.

В этом деле проявляется и роль Польской католической церкви, большинство деятелей которой обыкновенно склонно выступать на стороне PiSа. Разумеется, такая гибель не может быть признана случайной ошибкой пилотов – в ней видятся сакральные смыслы, действия мировых сил Зла и одновременно Божье Провидение, уготовившее польскому народу мученическую миссию. Признание же официальными правительственными комиссиями только «человеческого фактора» вкупе с технической стороной дела в этой среде расценивается как бесовское и предательское.

Даже Ярослав Качиньский, как создатель и лидер партии PiS, уже неоднократно выступил с заявлениями, что в катастрофе видит сознательно организованное Москвой и PO уничтожение его брата. Впрочем, в широко понимаемом «электорате PiSа» есть и та радикальная часть (её часто ассоциируют с аудиторией радио «Maryja»), которая регулярно склонна видеть предательство нации и в действиях лидеров PiS. Впрочем, голоса тех, кто слушает данную радиостанцию, критически важны для партии – ведь это около 10% польского общества.

Политическая идеология PiSa, будучи в социальных вопросах довольно левой, в политическом отношении имеет явные крайне-правые черты: она предполагает идейно сплочённое общество, как один борющееся за освобождение – от России и от «транснациональных сил влияния». А таковым польский народ не является. Деятельность же этой партии лишь раскалывает поляков, а не объединяет. Что-то подобное произошло и в соседней Украине в результате навязывания обществу крайне-правого украинского национализма при президенте Викторе Ющенко.

Но в отличие от Украины в Польше сторонниками PiSа является около половины населения и если рейтинг ныне правящих либералов заметно упадёт, то уже к концу этого года PiS снова может прийти к власти. И надо понимать, это будет уже другое правительство PiSа, хотя, возможно, и с тем же лидером: состоявшаяся радикализация партии уже не может быть просто отменена, и одно только дело по раскрытию «заговора по убийству» Леха Качинского может не только полностью разорвать отношения с соседней Россией, но и привести ещё недавно довольно цельное польское общество на грань открытого внутреннего противостояния.

Основной причиной всех этих конфликтов можно признать неопределённость положения Польши на Западе. Весь посткоммунистический период истории Польша так или иначе была сплочена задачами «побега с Востока» и интеграцией в евро-атлантические структуры. Когда эта цель была достигнута, страна оказалась перед необходимостью утверждения своего положения в новой ситуации.

И здесь открылось, что Европа далеко не во всём устраивает поляков, а новые ценности западной цивилизации слишком непохожи на те, от которых Польша была вынуждена отвернуться после Второй мировой войны. Страх стать полноценной частью современной Европы и тем самым перестать быть «собственно Польшей», страх потерять так недавно обретённый суверенитет и вовлечься в процессы, характерные для всего Запада – всё это оказалось весьма ощутимо не только на уровне политических элит, но и в широких слоях населения.

Конфликт между традиционной Польшей с её национальной спецификой и особым историческим мышлением, с одной стороны, и современным Западом в его культурном и политическом измерении, частью которого Польша так или иначе стала, с другой, всё более проявляет себя как основное содержание польской общественно-политической жизни. И накал общественных страстей обещает только усиливаться, так как ничто не предвещает, что вызывающие их проблемы могут потерять свою актуальность.