Старые Васюки

Гипертрофированная функция столицы - есть свойство тоталитарных режимов. Из лекции доктора географических наук, профессора географического факультета МГУ,  эксперта Программы развития ООН Натальи Зубаревич.

Мы публикуем текст лекции доктора географических наук, профессора географического факультета МГУ, директора региональной программы Независимого института социальной политики, эксперта Программы развития ООН Натальи Зубаревич «Москва... как много в этом звуке...: Город, агломерация, жители, система управления», прочитанной 20 октября 2011 года в клубе ПирОГИ на Сретенке (ZaVtra) в рамках проекта «Публичные лекции Полит.ру»...

Начнем с того, что Москва – не точка в пустом пространстве. Это часть Российской Федерации; развитие Москвы тесно связано с тем, как развивается страна. Часто говорят, что Москва – не Россия, но это не так. Москва – это очень Россия: рациональные, правильные изменения в Москве невозможны, пока не произойдут изменения в Российской Федерации…

… по очень многим тенденциям Россия ненормальная страна. Попробую это доказать применительно к Москве. В конце 1990-х Москва концентрировала чудовищно высокую долю инвестиций, ввода жилья, оборота розничной торговли. Через 10 лет доля Москвы несколько снизилась, отчасти из-за ближней диффузии. Например, строительство жилья переместилось за пределы МКАД. В остальном концентрация остается высокой. Доля Санкт-Петербурга в основных показателях невелика. Заметно увеличилась доля городов-миллионников, особенно в обороте торговли и вводе жилья, так как выросли доходы населения. Но как сидели миллионники в инвестиционной яме, так и сидят. Это большая проблема, обусловленная муниципальным статусом региональных центров, а также стягиванием всех денег в Москву. Несмотря на питерское происхождение дуумвирата, и доля Санкт-Петербурга в инвестициях с трудом выросла с 3 до 5% за 1998-2008 годы. Инвестиции шли на освоение новых нефтегазовых месторождений, а вовсе не на развитие крупнейших городов страны, каркаса её инновационного развития.

Следует упомянуть и теорию новой экономической географии, которую создали Пол Кругман, Фуджита, Венеблз и другие региональные экономисты. Они облекли в формулы слова географов про пространство и тем самым сделали из непонятной наукиэкономическая география понятную науку пространственная экономика. В формулах пространственной экономики очень много допущений, и если их прикладывать к реальной жизни, то сильно не состыкуется. Тем не менее, это очень большой вклад в развитие пространственной науки. Он позволил на модельном уровне объяснить, в чём экономический смысл агломерационного эффекта, почему при определённых обстоятельствах и экономическая активность, и работники концентрируются в одних местах и уходят из других. Новая экономическая география объясняет, что развитие центральных городов связано с политическом режимом в стране: чем более авторитарен и тоталитарен политический режим, тем при прочих равных гипертрофированнее функция центрального города. Логика достаточно понятная: все решения принимаются в одном месте. Весь бизнес для того, чтобы решать вопросы, стягивается в одно место, ресурсы стягиваются туда же.

Новая экономическая география также объясняет, что развитие центрального города зависит от открытости экономики. Имеется в виду свобода пересечения границ, возможность трансграничных взаимодействий, которые усиливают выгоды приграничного положения. Так вот, в авторитарных и тоталитарных системах центральные города всегда гипертрофированно стягивают экономику, а трансграничный, приграничный эффект не работает, потому что жёсткость барьеров границы высока, даже в рыночной экономике. Наши приграничные регионы развиваются плохо, Калининградской области потребовались "костыли" в виде особой экономической зоны, в последние годы область росла быстро, но 10 лет роста почти не было. Эффект от приграничного положения виден только в Ленинградской области, но помимо этого есть выгоды агломерационного эффекта, ведь часть Ленинградской области входит в агломерацию Санкт-Петербурга. Нужны двойные преимущества, чтобы " машинка заработала".

Ещё одна теория рождена урбанистом Ричардом Флоридой –  это креативные города. Она очень модная, все её упоминают. Креатив, по Флориде, формируют совместно три "Т": новые технологии, таланты, то есть концентрация человеческого капитала, и толерантность. Городская среда без них креативной быть не может. Вы можете оценить эти три "Т" применительно к Москве: и по технологиям, и по толерантности есть вопросы, но талантами, я надеюсь, российская земля не оскудела, и они концентрируются в Москве.

Анализу регионального развития помогает институциональная экономика, раскрывающая понятие статусной ренты. В регионалистике статусная рента – это рента административного статуса. Москва – столица России, этот статус дает преимущества, особенно сильные при централизованном политическом режиме.

Агломерационный эффект – естественное преимущество Москвы, рожденное географической концентрацией всех видов деятельности и населения. Как работает агломерационный эффект? Во-первых, это эффект масштаба: при укрупнении уменьшаются издержки на единицу продукции. Во-вторых, это другие преимущества концентрации: лучшие условия для технологической конкуренции – ваш конкурент рядом, вы видите, что он сделал, и реагируете на это, соревнуясь и обмениваясь новыми знаниями. Плюс к тому, агломерационный эффект рождает концентрацию трудовых ресурсов, а это лучший выбор для работодателя, и более широкий выбор рабочих мест для работника. И это концентрация потребителей, которая расширяет рынок для производителя. До какого-то предела агломерационный эффект работает как perpetuum mobile, барьером развития выступают либо инфраструктура, либо экология. Агломерационный эффект действует во всех странах.

 За счёт чего развивается Москва? За счёт естественных конкурентных преимуществ, то есть агломерационного эффекта, функций центра в центро-периферийной модели, наличия трёх "Т"? Или в первую очередь это статусная рента, рождённая сверхцентрализацией управления государством, и как следствие, сверхцентрализацией управления бизнесом. Попробую соотнести два этих фактора. Понятно, что уравнений регрессии не будет, но на уровне фактов попробую предложить вам некоторые объяснения, которые мне кажутся логичными.

По сравнению с девяностыми годами эффект статусной ренты вырос и существенно исказил реальные преимущества развития Москвы. Доля Москвы в ВРП (сумме валовых региональных продуктов всех субъектов Федерации) - 24% в 2009 году, а в 90-е годы было 14%; в инвестициях – 11%, а с Московской областью 17%; в обороте розничной торговли – 20%, во внешней торговле – 40%, то есть функции внешней торговли почти наполовину концентрированы в Москве. Страна нефтегазового экспорта, нефть и газ производятся в Тюменской области, а доля Москвы в экспорте - 23%, в Тюменской области – 12%. Для сравнения, доля Москвы в населении – 7%.

Москве даже приписываются институциональные преимущества. Знаете ли вы, что 10% добывающей промышленности России приписано к городу Москве, это нефтегазовая промышленность. Кто давно не видел факел, вышки в столице, сходите к окулисту. До кризиса 20% доходов бюджетов всех регионов – это доходы бюджета Москвы. Гипертрофия очевидная, она обусловлена в первую очередь сверхцентрализаций, получением Москвой незаработанных денег. Когда территория живёт и управляется на незаработанные деньги, довольно сложно представить, что эти средства будут эффективно расходоваться. Неважно, какова фамилия человека, стоящего во главе этой территории, Иванов, Петров, Лужков, Сидоров или Собянин – существование на ренту создает исходно предпосылки для неэффективных решений.

Посмотрим на бюджет Москвы. До кризиса, в 2008 году, в структуре его доходов почти половину доходов составлял налог на прибыль организаций. Если вы думаете, что это малый-средний бизнес, то вы ошибаетесь. Это Роснефть, Газпром и далее по списку. Налоги на доходы москвичей, точнее – всех работающих в Москве, формируют треть доходов столицы. В Москве гигантское по цене имущество, но доходы от него – всего лишь 6%. Акцизы и налоги от малого бизнеса – 2-4%. Город живёт на ренту прибыли, которая аккумулируется в штаб-квартирах крупнейших компаний. В 2007-м году доля налога на прибыль достигала 55%, ни в одном добывающем субъекте РФ доля налога на прибыль не бывает больше 44-45%. В кризис в Москве она рухнула до трети, в 2011 году восстановилась до 43%. Кризис прошёл для Москвы довольно быстро с точки зрения налоговых поступлений, и рентный доход в целом восстановился.

Как расходуется эта рента? Если взять все инвестиции изо всех бюджетов субъектов РФ, то до кризиса на долю Москвы приходилась треть, вся остальная Россия – две трети. Когда в бюджете много денег, их нужно тратить. Из общего объема инвестиций в Москву 35-45% всех инвестиций составляли инвестиции из городского бюджета. Такого нет нигде. Контроль над московским стройкомплексом – это не прихоть Юрия Михайловича Лужкова, а эффективный способ максимизации рентных доходов. Что имею, то и трачу. До тех пор, пока в Москве будет такой уровень бюджетных доходов, изъятие ренты будет воспроизводиться. Можно быть стойким оловянным солдатиком и категорически отказываться, но система принудит делать то, что максимизирует ренту. Неэффективное инвестирование из бюджета Москвы должно сокращаться, иначе рентное поведение будет воспроизводиться.

Теперь о москвичах. Цифры населения Москвы как в банальной присказке: есть ложь, большая ложь и статистика. Мои коллеги-демографы в один голос говорят, что нет никаких 11,5 миллионов, в Москве был большой объём двойного счёта. Вы помните, что в переписи 2002 года Москве добавили полтора миллиона, в последней переписи еще миллион, это уже становится дурной традицией. Мы говорим о постоянном населении. Но в Москве более миллиона трудовых мигрантов из других стран и регионов, и еще каждый день около миллиона подмосквичей приезжают на работу. Это оценки, статистики нет.

Москва имеет преимущество в возрастной структуре населения. Хотя доля трудоспособного населения (63%) немногим выше средней по России, но с учётом тех, кто приезжает и вносит свой трудовой вклад, реально она намного выше. В то же время Москва - город стареющий, очень высока доля лиц в пенсионных возрастах (24%), это нагрузка социальными обязательствами. Любой власти, помимо распила рентных налоговых сверхдоходов, приходится думать о том, что делать с пенсионерами.

Москва собирает очень высокую долю российской миграции. В последние три докризисные года 60% чистой миграции (прибывшие минус выбывшие) внутри России оседало в Московской агломерации (Москве и области), ещё 20% - в Санкт-Петербурге и Ленинградской области. На всю остальную Россию оставалось 20%. Миграция, которая считается Росстатом, – с переменой места жительства, то есть на постоянное место жительства в Москву.

Утёсов был прав: москвичи очень дорогие. Высоки и доходы, и стоимость жизни: прожиточный минимум в Москве выше среднего по России в 1,5 раза. Среднедушевые доходы москвича выше прожиточного минимума в 6 раз, жителей Санкт-Петербурга – в 4 раза, в среднем по стране – чуть более 3 раз, как и в Московской области благодаря усилению агломерационного эффекта в период экономического роста. Это гигантское преимущество Москвы. Очевидно, что уж если ехать, то в Москву. Разрывы в доходах и заработной платы в значительной степени обусловлены сверхконцентрацией финансовых ресурсов в Москве. Подтянуть миллионники до приемлемого сопоставления с Москвой не позволяет сверхцентрализация. Она рождает ренту сверхдоходов, и она распространяется на денежные доходы населения.

Москва богатая… Но как регионалист должна честно сказать, что статистика не знает, сколько в Москве денег, она делает дооценки. Глава Росстата Суринов на одной из презентаций Доклада о развитии человеческого потенциала в России сказал, что в России региональной статистики нет. Утверждение жесткое, но для Москвы, скорее, это так. Обращаю ваше внимание вот на эту таблицу. Как известно, доходы населения складываются из доходов от легальной заработной платы, предпринимательского дохода, социальных выплат, доходов от собственности и других доходов, в разделе «другие доходы» сидит скрытая заработная плата. Удивительные вещи проходят в Москве: в 2000 году доля легальной заработной платы составляла только 18% от всех доходов населения, в 2009 году выросла до 43% , это среднероссийский уровень. Как удалось это сделать, и можно ли этому верить? Отчасти - да, если помнить про институциональные факторы. В 2005 году в Москве страховые возмещения составляли треть всех социальных выплат населению, а в 2009 году, путём выкорчёвывания серых зарплатных схем, эта доля снизилась в три раза. Отчасти московские зарплаты удалось обелить, но насколько - не знает никто.

Роль ренты в разных аспектах жизни различна. В Москве огромный и разнообразный рынок труда, высокооплачиваемые рабочие места концентрируются в столице и благодаря рыночным механизмам агломерационного эффекта, и вследствие статусной ренты. Рента еще сильнее влияет на социальную политику города, благодаря ей выплачиваются московские надбавки к пенсии, которые вплоть до 2011 года доводили пенсии до полутора, а затем - до двух прожиточных минимумов пенсионера. В остальных регионах только в прошлом году стали доводить до просто минимума. Значительные надбавки к заработной плате бюджетников – это тоже распределение сверхдоходов. Возможность перераспределения сверхдоходов сохранила в Москве почти советскую оплату ЖКУ: в Москве платят 2/3 стоимости ЖКУ (в 2007 году – половину), хотя федеральный закон требует 100%-й оплаты. Такая система в первую очередь экономит расходы людей, обладающих максимальной жилищной площадью. Дотации локальным монополистам ЖКХ финансируются за счёт сверхренты. С приходом Собянина система начала меняться, но медленно. Жилищные субсидии москвичи выплачивают не с 22% от дохода семьи, как во всей России, а с 10%. Развитой социализм возможен только при жизни города на сверхдоходы.

Что ещё порождает рента? Гигантский разрыв в доходах: даже по официальной статистике Росстата дифференциация децильных групп, то есть 10% самых богатых и 10% самых бедных жителей Москвы, составила в 2007 году 42 раза. Она долго держалась выше 40 раз - и вдруг в 2009 году сократилась до 33 раз. Это еще один пример чудес московской статистики. Среди 10% наиболее обеспеченных нет Абрамовича, богатые не попадают в выборку Росстата. Это upper-middle class, верхняя часть среднего класса. Нормального интегрированного города при таких разрывах быть не может. Повышенная стоимость жизни типична для всех крупнейших городов, это издержки агломерационного эффекта. Но в Москве гигантские разрывы в доходах еще больше повышают стоимость жизни. Это усиливает масштабы бедности. Уровень бедности в столице невысок (11% населения) и ниже среднего по стране (13-14%). Произведем простейшее арифметическое действие: 10% от 11 миллионов жителей – это более миллиона бедных. Социальные программы, направленные на их поддержку, есть, но основные средства идут на доплаты пенсионерам.

Как московская власть пытается решить проблему? Есть способы улучшения ситуации и способы «борьбы со статистикой». На графике приведены прожиточные минимумы пенсионеров, детей и трудоспособных жителей Москвы относительно средних по России для этих возрастных групп. Москва – дорогой город, поэтому в ней прожиточный минимум выше. Но обратите внимание: прожиточный минимум трудоспособного населения Москвы в полтора раза выше среднероссийского, а московских пенсионеров – только на четверть. Неужели московскому пенсионеру жить в столице намного дешевле? Нет, это способ борьбы с бедностью пенсионеров. Московский бюджет перегружен социальными обязательствами, в последние два года доплаты пенсионерам достигли 10% всех его расходов. С довольствия снять нельзя, в городе очень дорогая жизнь, но уже невозможно платить надбавки в тех масштабах, в которых обещали. Ситуация тупиковая, но вместо честной попытки обсудить пути выхода был выбран самый простой способ: тихо занижать прожиточный минимум. Эта схема сложилась при Лужкове, а новые власти, на мой взгляд, приняли более честное решение – зафиксировали верхнюю границу доплаты, и теперь нет нужды химичить с прожиточным минимумом.

Проблему постарения москвичей придётся решать, потому что это ещё и сильнейшая социальная исключённость. Очень высокая доля пожилых в огромном городе – это аномалия, потому что из крупнейших городов люди стремятся в старости уехать ближе к природе. Московские власти озвучивают такие предложения, но только дразнят людей.  Пока в России такой уровень сверхцентрализации и деньги концентрируются в Москве, эту проблему разумным путём не решить. Надо быть самоубийцей, чтобы переехать из Москвы в город Пупкинск и там лечиться. В Москве неважнецкое здравоохранение, но настойчивые пенсионеры получают медицинские услуги. В городе Пупкинске их просто может не быть. Сверхцентрализация опять создаёт ловушку, закрывая путь к разумному решению проблемы.

Еще одна проблема: в Москве большой миграционный приток, обостряются трудности адаптации мигрантов. Но если все финансовые ресурсы сконцентрированы в столице – на что рассчитывают москвичи? Думают, что мигранты в Рязань должны ехать? В Рязани, возможно, тоже есть работа, но зарплата в 2,5 раза ниже. Мигранты-россияне и мигранты из ближнего зарубежья принимают рациональные решения.

Москва раздута, как флюс, незаработанными рентными доходами. Но есть внешние обстоятельства неодолимой силы, которые показывают – что-то не так, и система перестраивается. Казалось, что кризис мог сыграть эту роль. В кризисном 2009 году доходы бюджета Москвы рухнули на 22%, всех субъектов РФ – только на 4%. Столицу поддержал НДФЛ, он практически не падал. Москва вела себя разумно, сократив расходы: в 2009 году – на 12%, а в 2010 ещё больше. Город попытался по одёжке протягивать ножки – и это хороший знак. Москва корректно вела себя с расходами на госуправление, не наращивая их. За два года на 45%, почти вдвое, снизились расходы на нацэкономику, резко сжалась неэффективная система бюджетных инвестиций. Более чем на 40% за два года сократились и расходы на ЖКХ. Все это началось ещё при Лужкове. Если бить кирпичом по голове, то любая система способна на адекватную реакцию, даже Юрий Михайлович Лужков!

Есть другое обстоятельство неодолимой силы – федеральная власть. На графике показана динамика расходов на социальную политику: в целом по России они выросли за два кризисных года на 55%, в Москве динамика такая же. Если во всей стране принят приоритет сохранения социальной стабильности путём заливания деньгами, то этот приоритет будет реализован и в столице. Нужно соблюдать социальные обязательства, чтобы электорат правильно голосовал, здесь федеральный контроль жесткий. Почти 20% московского бюджета расходуется на социальную политику, в начале 2000-х эта доля составляла 5-6%, максимум 8%. Игра в популизм наказуема, и московский бюджет гнётся под тяжестью гигантских социальных обязательств. Из 20% расходов на соцполитику 16% – это выплаты населению. Каждый десятый рубль московского бюджета тратится на пенсионные надбавки. Такого нет нигде в России. Москва стала заложницей проблем пожилого населения с низкими доходами, его низкой мобильности. Сбиты приоритеты: ведь не только деньги нужны, но и лекарства. Как решать эту проблему? Нет ответа. Платят, действительно немало сделано, но бюджет изнемогает. И нет света в конце тоннеля, он потушен плохими институтами.

В 2011 году доходы бюджета вырастут до 1,5 трлн. рублей и перекроют кризисный спад. Как будет тратиться бюджет? 20% расходов бюджета идет на социальную защиту, ещё 20% пойдёт на решение транспортных проблем. В 2011 году расходы на дорожное хозяйство и транспорт за январь-август составляют порядка 80 млрд. рублей, то есть по итогам года они выйдут на 120 млрд. рублей. В 2012 году планируют потратить вдвое больше. Как это будет тратиться? В ответ - тишина. Это большой стиль эпохи: мы знаем, как надо, мы сделаем вам хорошо.

Попробую систематизировать риски. Москва ощутила серьёзный политический пресс социальных обязательств. Эта проблема рождена рентой и с помощью ренты дальше разрешиться не сможет, цена вопроса будет чудовищной. Москва в инфраструктурном коллапсе, те средства, которые запланированы, проблему не решают, потому что у этой проблемы нет инвестиционного решения, нужны также институциональные решения. Москва стала миграционным пылесосом, плавильный котел не работает. Не снижается сильнейшая социальная поляризация. Растут экологические риски. Новая власть становится получателем огромной ренты.

Будущее Москвы – инновационная экономика, бизнес-услуги, образование. Еще один вектор – "серебряная экономика", т.е. услуги для пожилых: платные, бесплатные, волонтёрские, интеграция бюджета и рынка в том, чтобы обеспечить достойную жизнь пожилых москвичей. Очевидный вектор – развитие инфраструктуры, начиная от точечной расшивки до перспективного городского планирования, формирующего комфортную среду. Это открытая политика, где ищется консенсус интересов разных групп граждан. Куда должны двигаться экономика и управление Москвы – никаких загадок нет. Но можно ли решить проблемы в Москве так, как их сейчас пытаются решить, да ещё в отрыве от проблемы ренты сверхцентрализации?

Пока есть столичная рента сверхцентрализации, рассчитывать на рациональные решения крайне сложно. Пример – расширение территории Москвы в 2,6 раза. Такие решения вообще без экспертизы не принимаются, это волюнтаризм в рамках бюрократической логики. Что важно для бюрократа, когда он пытается решить проблему? Да, город задыхается в своих границах, но при этом 15-18% его территории – промзоны, которые заняты непонятно кем. Живых предприятий нет, кризис добил неконкурентоспособную промышленность Москвы, летом 2011 года промышленный спад в столице составил -35% от докризисных показателей. Завод «Серп и молот» уже давно не работает, не может выжить Шинный завод в трёх километрах от Кремля. Москва – постиндустриальный город. Территории умерших промышленных предприятий большие, но ими надо заниматься. Для бюрократии гораздо проще прирезать новые территории, назвав их  агломерацией. Московская агломерация – другая, в форме осьминога, она быстрее растет по магистралям из столицы по всем направлениям, охватывая новые территории, добираясь в соседние регионы - до Гагарина, Переславля-Залесского, за Петушки, и чуть медленнее – в межмагистральных пространствах. Это естественно растущий организм. Прирезка же преследовала бюрократические цели. На московском бюджете и так висит туча социальных обязательств, их нельзя увеличить, поэтому из Московской области ювелирно вырезан кусок, в котором проживает только 260 тысяч человек. Зачем мучиться с промплощадками, неудобьями, возьмем самый свободный с точки зрения застройки кусок области с сельхозземлями, лесными массивами. Московскому стройкомплексу обеспечен фронт работ. В этом секторе лучшая инфраструктура, Киевское и Боровское шоссе уже привели в порядок, с Калужским пока плохо, но оно небольшое, проблемы решаемы. Прирезка сделана по принципу: запас карман не тянет. Упрёмся – разберёмся, что-нибудь придумаем. Других обоснований для описания того, что мы с вами сейчас имеем, я не вижу.

Мой коллега, Вячеслав Леонидович Глазычев, говорит: агломерации развиваются горизонтально, путем взаимодействия разных структур – муниципалитетов, соседних регионов. Это договорные отношения и координация, общее планирование, создание единой инфраструктуры. Но разве не понятно, что у нас не умеют договариваться горизонтально? И это ещё одно тяжелое следствие сверхцентрализации и сверхвертикализации. Регионы и муниципалитеты отучены от взаимодействия, привычней конфронтация. Культура задаётся вертикализацией, в том числе и управленческая, политическая культура. Поэтому московские проблемы – проблемы агломерации – не решатся без отказа от сверхвертикальной системы управления.

Каковы риски, если проект «Большая Москва» будет реализован? Есть примеры других больших проектов, которых в России нынче целые стада. На саммит АТЭЦ в Приморском крае в 2011 году потрачено 12% всех инвестиций из федерального бюджета. Как вы догадываетесь, не во всём Приморском крае, а в городе Владивосток с островом Русский. В Краснодарском крае – 13%, в ближайшие годы вся страна будет работать на Олимпиаду. Так это же хорошо, скажете вы, потом будет большая Москва, как только проведём Олимпиаду, все деньги сконцентрируем и будем создавать новую Москву. Маленькое уточнение: в 2011 году Москва получила 10% всех федеральных инвестиций, при Лужкове было 5-6%. Добавить будет трудно. Неизбежным следствием большого проекта будет резкое усиление притока трудовых мигрантов. В застройке Владивостока и Сочи в основном заняты трудовые мигранты – от киргизов до югославов, выгодных для подрядчиков высококвалифицированных или дешёвых строителей, а местное население не нанимают. Господин Собянин утверждает, что «у нас большой стройкомплекс, мы будем большую Москву строить своими руками». А кто в этом большом московском стройкомплексе конкретно месит бетон и стыкует плиты? Вы их видели.

Решения о землеотводах в условиях рентной экономики создают гремучую смесь. Они будут приняты в пользу московского стройкомплекса, точнее - питерских структур и крупного бизнеса, все более контролирующих московский стройкомплекс. Лоббистское давление в отсутствие снизу гражданского контроля никаким образом не ограничивается. Прирезанные территории при эволюционном развитии агломерации могли бы развиваться естественно, хотя, честно скажу, никаких иллюзий по поводу качества управления губернатора Московской области Громова у меня нет, там всё продаётся и покупается. Решение о прирезке создаст новый барьер между Москвой и Московской областью: вот моя территория, я делаю, как хочу, а вы на своих остатках области крутитесь, как хотите. Воспроизводство барьеров неизбежно. Но самое главное не это. Любые большие проекты, любая сверхконцентрация ресурсов, рождающая ренту, приводит к дальнейшему усилению центр-периферийных различий, когда центр пухнет, а другие крупные города, не говоря уже о периферии, хиреют без передачи инноваций по иерархии городов и периферийных территорий. Тогда уж точно Москва будет не Россия, только нам от всего этого точно не будет хорошо. Спасибо!

http://www.polit.ru/article/2012/02/01/zubarevich/
Фото: Иван Сухарников, veronica gromova, Сергей Пузик, Виталий Горовой, Олег Кабатов, Rustem Abdullin, Иван Трындец, сергей чирков, Гульнора, Galina Soboleva, Оксана Баранова, Johnny Pehryn, Игорь Ходак,Olga